Опубликовано 16 апреля 2018 года. Письмо 22
Давай расскажу тебе, как с годами менялся состав группы на Тропе. Ты обязательно с этим столкнешься, и нередко многое будет зависеть от твоего верного выбора конфигурации и структуры группы в реальных текущих условиях.
- Вы бы лучше собрали самых трудных из всех классов и пошли бы с ними в этот свой поход, - сказала директриса.
Это было начало марта 1966 года, я обошел классных руководителей, составил список и собрал через день весь цвет школьного общества в каком-то свободном классе. Ребята сели за парты, замолкли и уставились на меня с удивлением, похожим на осуждение. За партами сидели по трое, трудных набралось много, и это были пацаны.
Выслушав моё краткое вступление, Кот запел:
- Ле-етят у-утки. А мы идем в поход.
Все согласились, стали переглядываться, подмигивать друг другу и тут же завязали, как я заметил, несколько небольших группировок неизвестного мне содержания.
- А когда пойдем? - спросил рыжий грубый, несносный матерщинник Соловей.
- Завтра, - сказал я. - Завтра суббота, вернёмся в воскресенье вечером.
Тут же опять наступила тишина.
То есть, Тропа началась с экстремального по содержанию путешествия с криминальной детской оравой. В субботу к 16-30 явилось 56 человек, но решились пойти, в конце концов, поменьше, но я напрочь забыл, сколько. Может быть, сорок семь. Про этот замечательный поход я уже писал раза два в Заметках, не буду повторяться. Через месяц после похода в группе устойчиво закрепилось восемнадцать человек, которые хотели "ещё" и готовы были ради лесной тишины и свободы наступить на горло собственной "Мурке". Через год, победив в нескольких соревнованиях по спортивному туризму и в турслетах, мы были замечены районными туристскими деятелями, среди которых был и Юлий Львович Вольф, одноклассник Михаила Анчарова и друг его семьи. Я в то время уже вышел работать в интернат и должен был вести интернатскую команду на городской слет.
Интернат №6 и школа №346 не дружили. Так сложилось исторически, хотя располагались они близко друг от друга - в минуте ходьбы. Летом со школьной группой мы сходили в "единичку" - дальний поход первой категории сложности, начав его в кубанских степях, преодолев Главный хребет и закончив в бухте Инал. Где же еще? В бухте моего детства, где спустя много лет построил свою дачу губернатор, на забор которой покушался с писчими принадлежностями (согласно утверждениям прокуратуры и суда) Евгений Витишко, отсидевший за этот забор (и слова на нём) там, где я сижу теперь. Но я не об этом.
Пока мы шлялись по лесам и горам со школьниками, все они были сняты с учета в детской комнате милиции и стали увлечены палатками, клевантами, компасами, рюкзаками, обвязками и прочими причиндалами спортивного туризма. Особенно потрясло педагогический коллектив школы то, что Соловей перестал материть всех подряд учителей и начал со многими из них чинно и сердечно здороваться. Я не бросал свою школьную группу, но на слёт предстояло идти с интернатской командой. Раз-два в неделю в каком-нибудь просторном дворе Денисовского или Токмакова переулка те и другие, вооружившись штакетинами сходились в смертном бою стенка на стенку, а я теперь попадал между этими отчаянно враждующими стихиями.
Сошлись в дворике ровно напротив прохода в интернат в Денисовском переулке. Там недавно поставили несколько "хрущоб", двор получился длинным, и все поместились. Драка "стенка на стенку" в те времена никогда не начиналась сходу, обе стороны образовывали свои "стенки", перебрасываясь обидными ругательными репликами и оценивали численность и решительность противника. Этот небольшой временной пятачок между событиями я и использовал, встав между стенками, - меня знали и те, и другие и сразу заметили. Молча я разделся до пояса, не щадя пуговиц на рубахе, которых вечно не хватало. Время было морозное, и ребята из обеих стенок затихли - центр события перешел на меня. Я встал крепко и заорал:
- Пока меня не свалите, друг друга не тронете!!!
Мне было двадцать, а в школьной "стенке" были десятиклассники, не сильно отличавшиеся от меня по габаритам. Старшими в интернате были щуплые восьмиклассники (интернат был "восьмилеткой").
- Кто первый?!! - заорал я со страшной силой, громко и раскатисто. Мои трахеи еще не были сломаны, и я орал так громко, как хотел. В "стенках" наступило лёгкое замешательство - те и другие знали, что шутить со сказанным словом я не буду. Через несколько секунд, положив штакетину на плечо, ко мне двинулся Кот. Он подошел и встал рядом со мной, а не напротив.
- Ну?! - крикнул я.
В руках у меня ничего не было. Кот швырнул штакетину в снег и быстро, рывками разделся до пояса. Из интернатской цепочки к нам подошел тщедушный пятиклассник Кротик и сделал то же самое.
- Крот, оденься, простудишься, - сказал я.
Это стало поворотным моментом: те и другие стали бросать оружие и уговаривать Крота одеться. На него ополчились все, кто-то щедро поливал его матом, кто-то уговаривал вполне цивилизованно. Крот стоял худой, узкоплечий, в своей вечной прилизанной прическе и молча смотрел куда-то вбок. Андрюха-Кот обнял его за плечи своими теплыми руками и притянул к себе. Кротик заплакал от запоздалого страха.
- Мир! - сказал Соловей своим. - Кидай штакету!
Но ни у кого уже не было штакет.
- Выяснить отношения можете в субботу на соревнованиях по туртехнике, - сказал я. - Девчонок только найдите. Состав команды - четыре парня и две девочки.
- А сколько команд можно выставить? - спросил Соловей.
- До фига, - сказал я. - Вы столько девчонок не найдете, их мамы не пустят.
- Юр, оденься, - попросил Кот.
- Пошли вы все в пень,- сказал я, забрал одежду и ушел, оставив всю толпу на месте встречи, заметив только, как Кот заботливо, как старший брат, одевает Кротика.
Соревнования в субботу-воскресенье происходили под мокрым снегом и закончились честной победой интернатских, хотя подготовлены они были хуже. Полоса препятствий, которую команды проходили на время и на штрафбаллы, состояла из укладки рюкзака, бега в мешках, прыжков по "кочкам", переноске "пострадавшего", навязки трех узлов из шести, установки двухскатной палатки-"полудатки" и разжиганием костра с пережиганием киперной ленты на высоте 1 м.
Результатом соревнований стало самоформирование сборной команды из школьных и интернатских. Такая команда не вписывалась ни в какой реестр, и Вольф предложил считать её сборной района, предоставив нам помещение для занятий и кой-какое снаряжение в районном ДПШ, располагавшемся в помещении старой биржи на Переведеновской площади. Так появилась закладка "четыре плюс две", открывшая девчонкам ход в наше трудновоспитуемое пространство. Сбалансировав себя по гендерному составу и потеряв безоглядное мальчишеское движение вперед "несмотря ни на что", группа приобрела остойчивость, внутренний уют и более широкие возможности перспектив внутренних взаимоотношений. Именно из неё выросла первая тропяная свадьба "Наташка + Вовка". Я как-то еще расскажу про них, это красивейшая история любви, а пока я не об этом.
В ДПШ на нас засмотрелась девчачья туристская группа инструктора Валеры. Побывав пару раз с нами вместе на каких-то соревнованиях, они поблагодарили инструктора Валеру за то, что он уделил им так много времени, и в полном составе припёрлись проситься к нам на занятия. Я метнулся к Валере. Он сидел красный до ушей и попросил меня:
- Юр, пожалуйста, возьми их.
Я бросился говорить ему, что конфликты бывают и что они проходят, но он не стал слушать и твердо сказал:
- Это не конфликт, Юр. Я больше не буду с ними работать. Нельзя. Возьми их, это хорошая команда.
Девчонки были замечательные, устремленные к служению, умелые в лесной жизни, добрые и ничуть не капризные. С ними пришли к нам и два единственных мальчика Валеркиной группы - Шурик и Саня, но их не хватило для статистического равновесия. Тропа на время стала девчачьей. Только к началу 70-х годов удельный вес мужчин позволил назвать Тропу зеркалом общества.
...Выбивая свою большую красивую трубку, Вольф сказал:
- Тебя хотят пригласить на должность районного турорганизатора.
- Меня? - испугался я. - На ваше место? Это как, Юлий Львович? Я не пойду!
- Сядь и успокойся, - сказал Вольф. - В другой район. Там тоже больше восьмидесяти школ.
- Я ребят не брошу, - сказал я.
- А ты и не бросай. Приходи, занимайся или туда пусть к тебе ездят. И хватит побеждать на слетах. Пора их организовывать и проводить. Ты уже надоел со своими победами.
Параллельно с этими событиями наша музыкальная джазовая команда лишилась помещения для репетиций возле метро "Семеновская", и друзья-музыканты предложили мне бросить мои "детские" затеи и полностью уйти в профессиональную музыку. Перспективы были заманчивые, и я глубоко задумался над своим будущим, впервые в жизни полагая, что стою перед очень важным выбором. Я задумался. После оттепели никто не мог предположить, что джаз вскоре опять превратится во враждебную буржуазную "музыку толстых", а потом и вовсе сойдет на нет в стране, так и не успевшей научиться акцентировать на вторую долю и продолжающей давить на первую.
К тому же мои сердечные дела явно перерастали в семейные, и надо было думать обо всём вместе, а не по отдельности. И я задумался обо всём вместе. Школьных я мог бросить, хотя это немыслимо, но если сильно поднатужиться... Музыка никуда не денется, она всегда со мной, а я с ней. Не мог я бросить только интернатских и свою нарождающуюся семью. В интернат я пришел и сразу оказался - с первых минут - в середине гражданской войны взрослых с детьми, сразу и однозначно встав на сторону детей. Как я мог их бросить посреди боя? Мы уже брали призовые места на городских турслетах, а наш "театр миниавантюр "Сквозняк"" не мог отбиваться от желающих вступить в его труппу, весьма неодобряемую дирекцией. Серёга Кечаев, пародировавший на сцене нашу директрису ровно ее голосом и манерой говорить, вызывал в интернатском взросляке ужас и негодование. Об интернате я еще расскажу тебе, а пока - надо сделать выбор. Не успел я отбиться от "Орленка", который настойчиво тянул меня в свои ряды прямо из школы, как снова предложения, от которых надо отказываться. Педагогом я себя не считал и был всего лишь неплохим инструктором по туризму и довольно внятным человеком в экстремальных ситуациях.
Группа в то время насчитывала 36 человек (две подгруппы) и была несколько деформирована и травмирована собственными трансформациями. Структурно она была рыхлой, но сохраняла свое идейное единство, а я был одержим вопросом: что будет с группой, если в неё не вмешиваться, а только помогать в чрезвычайных ситуациях? Своих школьных я мог продолжать опекать не работая в школе, но доступ к интернатским был бы закрыт не работающему в интернате.
Я заметался, но победила дружба. Дружбу звали Таня Карандашова. Когда-то она вожатила в какой-то отдаленной школе-новостройке, потом нечаянно вышла замуж за секретаря райкома комсомола и оказалась сотрудником райкома. Работать двум людям с одинаковой фамилией в одном райкоме было неприлично, и ее вскоре перевели в райком другого большого московского района и назначили заведовать каким-то отделом вроде "массовой работы" и что-то еще со школьниками.
Она была умная, и ей нравилось то, что я делаю, и что я долдоню по клавишам и пою песенки - она видела Тропу в лесу и была полна желания нас куда-то продвигать. Приехав ко мне в интернат в разгар моих выборочных терзаний, она спросила:
- Юр, а ты можешь сделать чтобы мы поговорили, и никто из детей в это время не лез? Они же все время на тебе висят.
- Могу, - сказал я, выглянул за дверь и сказал собравшейся возле нее кучке:
- Народ, извините. Нам надо поговорить вдвоём.
Народ понимающе закивал, а Вовка Маврин сказал:
- Ты закройся изнутри, у тебя же есть ключ.
- Точно, - сказал я. Ключ лежал в кармане, я достал его и запер дверь изнутри. "Он занят, не лезьте", звучало за дверью, потом всё затихло.
Мы сели с Таней с двух сторон стандартного стола с пластиковым покрытием, и она спросила:
- Ты знаешь, что этот интернат закрывают?
- Как? - опешил я.
- Пока не говори никому.
- А что же будет с ребятами? - спросил я.
- Их расформируют по другим интернатам.
- Почему? - спросил я. - За что?
- Ни за что. Идет переформирование всей интернатской системы.
- Что я могу сделать? - глупо спросил я.
- Тебя возьмут работать в любой интернат. Но я хочу предложить тебе большее, - сказала Таня.
Я молчал. Полоснула по сердцу предстоящая боль разлук. Таня поняла.
- Ты сможешь собрать своих ребят у меня в районе, - сказала Таня. - Нам нужен районный турорг.
- Так это ты?! - удивился я.
- Я, - сказала Таня. - И не только я. Это коллективное решение, считай, что я к тебе обращаюсь от многих людей.
- А когда нас закроют? - спросил я.
- Возможно, уже в этом году, - сказала Таня и спросила, показывая в угол:
- Это у тебя палатки?
- Да, - сказал я. - Палатки.
- Сколько? - спросила Таня.
- Четыре.
- Сорок палаток тебе хватит, чтобы провести районный турслёт? - спросила Таня.
- Хватит.
- Я в любом случае позову тебя с твоими ребятами делать нам турслет, если даже ты не пойдешь к нам на ставку.
- На какую ставку? - нелепо спросил я, хотя уже понял, что речь идет о зарплате.
- Восемьдесят рублей в месяц сразу и сто со следующего года, - объяснила Таня.
- А как мои будут ездить туда? - спросил я. - Это же другой конец города.
- Твои всегда к тебе доедут, ты же знаешь, - сказала Таня.
- Мои доедут, - согласился я. В голове замельтешило будто я находился среди нескольких играющих разное духовых оркестров. Сумятица, суматоха чувств посещали меня в жизни редко, но сейчас было именно это.
- Нет, - сказал я твердо. - Таня, я врос в этот интернат. Я не могу их бросить.
- Никто не заставляет тебя их бросать, - спокойно сказала Таня. - Ты получаешь новые, гораздо более широкие возможности работать с ребятами. Не принимай решение сейчас, подумай до завтра. У тебя есть мой телефон?
- Только старый, "первомайский", - сказал я.
- Вот, возьми. И позвони мне завтра.
За дверью уже страстно сопели и шуршали народные массы.
- Пожалуйста, хорошо подумай, - попросила Таня уходя.
Я кивнул.
Потом позвонил моему другу - выросшему тропяному - Володе Панюшкину и сказал:
- Вов, мне сделали предложение.
- Кто? - спросил Вовка.
- Таня, - ответил я.
- Её же еще вчера звали Оля, - изумился Панюшкин. Я стал что-то мычать. Володя сообразил, что я не в духе и сказал:
- Сейчас приеду. Ты где?
- В родном инкубаторе, - сказал я.
"Сейчас" от 16-й Парковой до Доброй Слободки - это минут сорок пять. Вовка приехал, и его тут же облепили знакомые четвероклассники, которых он недавно водил в поход. Он снял их с себя бережно, но настойчиво, и сказал мне:
- Пошли гулять.
Мы спустились по Доброслободской, вышли на Яузу и пошли, обсуждая мою будущую возможную работу в ДПШ на Мосфильмовской.
На следующий день я позвонил Тане Карандашовой, у которой уже была другая фамилия после замужества.
- Правильно, - сказала она. - Я боялась, что ты ошибешься. Приезжай.
Через несколько дней Вовка привез ко мне в мой новый ДПШ всех моих интернатских. Я объяснил им, что наше гнездо теперь будет здесь, что тут никто не будет нас гонять и что походные перспективы здесь гораздо больше, чем в интернате. Спустились на склад, посмотрели снаряжение.
- Капэ надо пошить, здесь нету, - сказал Ешка.
- Пошьём, - сказал Панюшкин. - Их нигде ещё в Москве нету, спортивное ориентирование только начинается.
Капэ (КП - контрольный пункт) - большие каркасные кубы из красного и белого материала, обозначающие точки для отметки на карте при спортивном ориентировании. Скоро оно полыхнет по стране, пойдут чемпионаты, городские и областные соревнования, а пока капэ шьются в комнатушке Вовки Панюшкина, а фотокарты для участников печатаются в моей ванной комнате.
...Кажется, я увлекся деталями и всякими попутными описаниями, а нас с тобой в этом тексте интересуют только приключения структуры и численности группы в разные годы. Прошу прощения.
В новом ДПШ интернатских, школьных и сборных переведеновских оказалось восемнадцать. Это полная группа в её предельной для похода численности, если она будет больше, то рассыплется. Согласовав дни и время кабинетных занятий и приняв во внимание, что у меня теперь должно быть четыре группы по 12-15 человек, наметили график занятий. Попутно в восьмидесяти школах района появились объявления о наборе в туристскую секцию. Работа районного турорганизатора широка и масштабна, а всё, за что взялся, я должен делать хорошо, качественно. Приходящие новички попадали на кабинетное занятие с выходом в однодневный поход уже в следующую субботу. Там они попадали обедать на стоянку двухдневного похода группы, вышедшей раньше. Это была "карусель", мы запустили в нее все четвертые классы района. Сходив в однодневку и побывав еще на одном суровом кабинетном интенсиве, новички выходили в двухдневный поход - с ночевкой в лесу, куда на второй день к обеду придут новые новички-однодневщики.
Группа стала расти, в нее вцеплялись, почуяв подлинность жизни и спокойную стилистику, замечательные ребята, что довольно быстро и ощутимо сказалось на качестве группы. Такой состав мог уже решать серьезные задачи и мы приняли на себя координацию разрозненных по стране групп, произведенных на свет коммунарским взрывом "шестидесятых".
То, что произошло с нами дальше, я уже подробно описывал, когда рассказывал о Союзе Отрядов.
После вселенской катастрофы 1971 года, которую на нас любезно опрокинули, группа, точнее, её остатки, рассредоточилась по домам, а ситуация была похожа на сегодняшнюю - вроде и хочется протянуть встречную руку, но как бы не вляпаться. О том, как Тропа продолжилась в 70-х годах и снова набрала силу, я тоже писал, - всё это сделал один тринадцатилетний пацан, сказавший "а пошли они все. Надоело".
Тропа расположилась в области, нашей головной организацией стала областная туристская станция, куда мы с Панюшкиным вскоре были приглашены работать инструкторами-методистами. Этот период нового становления Тропы застали Ланцберги и еще многие замечательные представители песенно-спасательного медсанбата, лечившего души и стремившегося к человеческому в человеке. Мы вполне оправились и благодаря своей непрерывности, с 1966 года были мощной оснащенной группой с высокой степенью самоопределения, самоорганизации и самостояния.
Свободное копирование
