Заметки до востребования - 116

 Опубликовано 18 ноября 2017 года. Отрывок 116

 Кабинетное занятие группы, как всегда - по средам в 17-05 - шло уже минуты три, когда запутываясь в слезах и соплях, вошел Динька. Всхлипывая, подошел ко мне и сказал:

 - Вот.

 - Кто? - спросил я.

 - Пацаны какие-то, - сказал Динька. Губы его дрожали, под расквашенным носом явно пухла губа.

 - Рони, дай аптечку, - попросил я. Рони метнулся в подсобку, а я сказал группе неожиданно для себя:

 - Сегодня мы изучаем оказание первой медицинской помощи при травмах лица.

 - И по спине, - сказал Динька. Рони поставил мне на стол аптечку и раскрыл её. Все на своих стульях подползли поближе к нам и образовали полукруг. Швед своей длинной рукой дотянулся до Диньки и взял его за руку, Динька выдохнул.

 - Первое, что надо сделать, - дезинфицировать собственные руки и успокоить пострадавшего. Где это произошло?

 - Там, на проспекте, - сказал Динька и порывисто вздохнул.

 - Они ещё там?

 - Нет, они убежали. Их тётенька прогнала.

 - Их там уже нет, - говорю я группе. Она выдыхает, а я спрашиваю у Диньки:

 - Сидеть можешь?

 - Да, - говорит он, Дон тут же подставляет под него свой стул, и Динька садится.

 - Теперь спрашиваем, куда нанесены удары.

 Динь смотрит на меня с ожиданием.

 - Спрашиваем у пострадавшего, - объясняю я ему. Он спохватывается:

 - А... Они говорят, - дай закурить. Я, говорю, не курю. Они говорят - сейчас курнешь, и тот мне сразу вот сюда, - показывает Динька на расквашенный нос.

 - Сейчас где болит? - спрашиваю я и осторожно ощупываю нос. Ничего не похрустывает, удар пришелся по хрящу. Динька морщится.

 - Больно? - спрашиваю я.

 - Чуть-чуть, - говорит Динька.

 - А здесь? - осторожно трогаю пальцами верхнюю губу.

 - Здесь - да, - говорит Динька. Я отворачиваю губу и вижу, что она рассечена изнутри, зубами. Рассечение небольшое, обрабатывать не надо, кровь уже остановилась, слюна отработает своё.

 - Они мне руки сзади прижали, а этот вставил мне сигарету, и они стали поджигать, - рассказывает Динька. - Зажигалкой обожгли.

 Ожог небольшой есть. Я протираю все перекисью и кладу поверх Караваевский бальзам "Витаон". Попутно закрываю ладонью прямой свет, идущий Диньке в глаза, и резко отвожу ладонь. Реакция зрачков нормальная.

 - Не тошнит? - спрашиваю я.

 - Нет, - говорит Динька.

 - Где еще больно?

 - Коленка.

 Закатываем штанину, коленка содрана, но не сильно, перекись-йод.

 - А еще где больно? - спрашиваю я. Мы говорим спокойно, мы работаем. Динька дышит ровнее, перестаёт всхлипывать.

 - На спине.

 - Всем покажешь или только мне?

 - Всем, - говорит Динька.

 Всем скопом рассматриваем его спину, но повреждений не видно. На всякий случай пробегаю пальцами по позвоночнику.

 - Уй, - вздрагивает Динька. Я легонько обнимаю его и чуть прижимаю к себе.

 - Больно? - спрашиваю я.

 - Нет, - говорит Динька.

 Рёбра целы. Я отпускаю его из объятий, но он остается уткнутым в меня и не хочет выпрямляться. Два с лишним десятка рук тянутся к нему, но достают не все, Динька худой, на нем мало места.

 - Ладошкины, - ворчу я. - Оставьте ему дышать. Вопросы есть?

 Все почему-то молчат и отводят глаза.

 - Нет вопросов? - переспрашиваю я.

 Опять все молчат. Потом Дон говорит:

 - Есть.

 - Спрашивай, - говорю я.

 - Юр... зачем ты сделал представление как в цирке. У него же беда была. Ему больно было.

 Тут мне все посмотрели в глаза, а я онемел.

 - Можно было просто все сделать, - сказала Лариска. - А то мы... как зрители...

 Я уставился Диньке в макушку и, наверное, покраснел. Или побелел. Пол подо мной стал мягким, стул закачался. Я заглянул Диньке в лицо, - лицо спокойное, дышит ровно, успокоился.

 - Диньку к врачу надо, - сказал я. Динька тут же оживился, отпал от меня:

 - Не надо к врачу. Дома бабуля, она же медсестра ещё с войны.

 И правда, его бабушка, вспоминаю, всю жизнь проработала операционной медсестрой.

 - Она дома сейчас?

 - Да. Она всегда дома.

 - Ты в порядке?

 - Да, - уверенно говорит Динька.

 - Мы проводим, - кивает Дон на Мику. Они поднимаются, вместе с ними встают Швед и Котёнок.

 - И мы, - говорит Швед. Всё идет как надо, своим чередом, но в воздухе повисло напряжение, и оно про меня.

 - Народ, Юрка не виноват, - говорит Динька.

 - Мы не говорим, что он виноват, - подаёт голос Гаденыш. - Мы считаем, что он неправ. Это разные вещи.

 Я встаю в рост и говорю Диньке.

 - Денис, прости меня, пожалуйста, когда сможешь. Я был неправ. Я ошибся. Это моя дурь. Ребята правы. Так делать было нельзя.

 - Юр, Юр, нет-нет, - говорит Динька. Народ безмолвствует.

 - Народ, простите меня за то, что я заставил вас участвовать в этом. Я поступил безобразно, - говорю я. Все опять прячут глаза, им неудобно за меня друг перед другом, а Мика говорит:

 - Мы вернемся через двадцать минут.

 - И я, - говорит Рони и встаёт. Вслед за ним встают все, Динь хватает меня за рукав пиджака и тихонько треплет. Потом пожимает мне предплечье и все уходят. Уходят тихо, молча, в середине людского кольца - Динька, впереди Дон, по бокам мощный Котёнок и Швед, сзади - Мика. Девчонки идут рядом за спиной у Диньки. Все спокойны, будто отправились гулять, но молча. Я остаюсь один в комнате.

  Через двадцать минут вернулся шёпот шагов и в дверь просунулись две головы сестричек - Данилок. Они родились сразу друг за другом лет десять назад, но у них разные лица. Убедившись, что я в порядке, они синхронно мне кивнули и пропустили в комнату всех остальных.

 - Юр, мы всё обговорили, - сказал Гаденыш, - но нам надо немного договорить. К тебе вопрос есть.

 - Конечно, - говорю я. - Договаривайте, спрашивайте.

 Все расселись как сидели, Мика сказал:

 - Юр, это было ЧП или обычное занятие?

 - Да, Юр, - говорит Швед. - Динь утверждает, что было чепе, а во время чепе руководитель ненаказуем.

 - Это было ЧП, - говорю я, - которое я превратил в обычное занятие. Я должен был прервать всё, оказать помощь, а потом продолжить.

 Все сидят, думают, Мика с Доном переглядываются.

 - Юр, - говорит Мика. - Мы отменяем поход в субботу на воскресенье. В субботу потренируем палатку здесь в лесопосадке, а в воскресенье будем гулять с Динем по всем Мытищам. Мы пойдем по всем дворам, чтобы все видели его защиту.

  Меня лишили руководства на выходные, это я должен был вести тренировочный поход перед областным турслетом. Лишили элегантно, отменив сам поход.

 - А когда встретим кто его бил, мы с ними это... - говорит Швед. - Побеседуем. Бить не будем. И ещё... это вот. Долгуня скажет.

 Долгуша, назначенный недавно группой на пост самого доброго человека земного шара, говорит:

 - Юр, мы лишили тебя права самонаказания на месяц.

 - Что вы можете знать про самонаказание? - вскидываюсь я. - Откуда?

 - Мы знаем, - говорит Долгуша. - На месяц.

 Это был удар, которого я не ожидал. Ослушаться группу нельзя, они действительно знают всё. Откуда? Самонаказание - очень личная штука, никто про него знать не может. Морда моя плывет, не мигая, где-то в глубине болота глупости, и я сам ее туда опустил. Гадёныш сидит и улыбается, я вопросительно киваю ему.

 - Целый месяц будешь кушать каждый день, - улыбается Гадёныш. - Думаешь, мы не знали?

 (2015-2017)

  (с) Юрий Устинов