Почему я не стал генералом! - 248

 Утром я вновь собрался, но теперь уже решил идти: вначале пешком вглубь, от предполагаемой линии фронта, с выходом на Волгу.

 В общем пошел я в сторону города Балашова, это надо было пройти где – то километров 90 - 95, да впрочем мне не привыкать ходить пешком.

 Да и даже интересно, идешь это так не спеша вразвалочку, покуриваешь, обдумываешь все прожитое, сопоставляешь и фантазируешь в чем - либо, а иногда и интересные, да и не интересные попутчики попадаются.

 Все о чем либо, да и поболтаешь, чем либо, забьешь свои мозги, ради любопытства.

 Пройдя где – то километров 10 - 12 по довольно широкой, по тем временам, грунтовой дороге, я остановился и оглянувшись назад, услыхал шум движущего в мою сторону автомобиля.

 Им опять оказалась полуторка ГАЗ АА и опять в ней военные. Я поднял руку, машина, пройдя еще метров 15 - 20, остановилась.

 Подойдя к ней, вижу, что сидят в ней опять майор, правда не тот вчерашний, а другой и в кузове тоже двое, но только один в солдатской, а другой в полу гражданской одежде.

 Я, спросил: - Вы меня не повезете в сторону станции Мачехи?

 - Нет, нам не туда, но до развилки верст 15 подвезем, а документы у тебя есть?

 – Конечно, и я подал ему в окошко паспорт, командировочное удостоверение и военный билет

 – Садись в кузов и поехали, - сказал он, держа мои документы в руке.

 Вот я опять в кузове, наблюдаю в заднее окошко кабины, как майор читает и рассматривает мои документы, не поддельные ли они, наверно, думает он.

 «Читай, читай в них все законно, все верно,» - подумал я и спросил своих рядом сидящих:

 - А, кто будет, этот майор?

 – Наш районный военком, едим вот туда - то, на собрание, -, и он мне назвал какую – то деревню или станицу, я названию не придал ни какого значения.

 Тут он закончил читать мой военный билет, посмотрел на дату снятия с учета, и покачал о чем - то головой сложил их всех вместе.

 Спустя, еще 10 - 15 минут автомобиль остановился. Он мне сказал:

 - Все дальше нам в разные стороны, а ты что же это уже месяц, как на учете не состоишь а? Вот приедешь домой, тебе от военкомата попадет.

 Я в ответ: – А я виноват, что кругом кавардак и не доедешь, не доберешься куда надо?

 – А, ладно, поехали, - сказал он своему шоферу и протарахтев, задним мостом ГАЗ АА, удалился влево от меня.

 И опять я один, как тот витязь на развилке дорог, только нет камня, где сказано, что будет с тобой, когда ты пойдешь прямо, вправо, или влево, но долго не думая я пошел вправо.

 Так с перекурами на обочине дороге, время от времени пожевав корочку хлеба я к сумеркам дошел до какой – то деревни.

 Долго не обдумывая, повернул к первой хате, где и попросил разрешение переночевать у добродушной хозяйки дома, которой было что - то лет 36 - 37.

 Да ночуй, места во дворе хватит, а я и не думал спать в хате, так как стояла самое жаркое время августа месяца 1942 года.

 Был у меня кусок туалетного мыла в кармане брюк, ну не целый, а на половину использованный, при разговоре с хозяйкой дома, она что - то намекнула, что вот мыла нет, плохо, постирать белье нечем.

 Я и отдал ей этот, я бы сказал случайно сохранившийся обмылок туалетного мыла.

 Ох! И благодарила она меня за него, вынесла даже глечик молока, варенный картошки, ну одним словом я отлично подкрепился и насытил свой вечно подвывающий желудок.

 Пока я, уплетал картошку, запивая ее молоком, из дома вышел паренек лет 17 - 18 смотрю, а у него левая рука в лубке - гипсе и на привязи через шею.

 - Что это с рукой – то у него, - спросил я.

 - Да вот мобилизовали на той недели в армию моего сына, поехали на станцию Алексиково, уже погружали их, таких в вагон, а тут налетели немцы и стали бомбить с самолетов.

 Мы кто, куда бежать в степь, а сын мой, когда спрыгивал из вагона то упал и сломал руку, вот сейчас и сидит пока дома, справку дал военком и больница отсрочку от призыва, до осени.

 Поговорили, погуторили о том, о сем, мы все втроем, да тут хозяйка спохватилась.

 - Ой! Я и забыла, что на собрание колхозное надо идти, опять займы, какие - то будут.

 Устроив во дворе, в стогу сена, себе постель, я с этим хозяйским пареньком решил тоже сходить на это собрание, послушать так сказать сельские речи.

 Спать все равно еще ложиться рано, еще светло, хотя и восемь часов вечера.

 Когда мы пришли к колхозному правлению уже довольно стемнело.

 Собрание проводилось прямо на улице.

 На крыльце правления стоял не большой столик, накрытый, как и положено красным материалом.

 На столе семилинейная керосиновая лампа с абажуром отражателем, скудно освещающая лица трех человек, сидящих за столом мужчин в возрасте где то за 50 лет с гаком.

 Сбоку стола сидит какая - то девушка, видно секретарь и пишет протокол собрания.

 Когда мы подошли, то собрание уже шло, и один из трех мужчин выступал с речью о необходимости подписки на военный заем 1942 года.

 Говорил, он без бумажки, как это принято сейчас, по заранее составленному кем – то плану.

 Там, от себя, простыми, без выкрутасов, словами, которые были всем понятны.

 Да собственно, говоря и доклад - то его был не к чему, все прекрасно знали, что раз объявили подписку на заем, надо подписываться, так как все равно тебя подпишут, хочешь ты этого или нет, а будешь упорствовать, так и во враги народа быстренько угодишь.

 Народ колхозный, а это были в основном женщины, старики, и дивчины.

 Молчали, так как говорить - то было нечего. Все ясно, денег на трудодни и так почти не выдавали, так, что все равно подписывайте, как вам угодно, думал каждый из них.

 Вот доклад - речь окончена и колхозники стали по одному подходить к столу подписывать обязательства о подписки на займы.

 На этом собрание было закончено, стол унесли в контору, лампу потушили и тоже унесли.

 Пожилые бабы, да старики быстренько разбрелись по своим хатам, остались только девчата, да подростки полу мальчишек, полу парни.

 Стою и я с хозяйским пареньком. Вот, спускаясь с крыльца, и подошли к нам двое из тех, кто сидел за столом.

 Спросили: - Кто такой? Куда идешь? Документы есть?

 Я конечно, ответил на все их вопросы, дал им почитать и мои документы.

Удовлетворив свою бдительность, они ушли.

 Я уже собрался пойти отдыхать, но вот к нам подошли три девушки, в одной из них я узнал ту секретаршу собрания.

 Перекинулись словами, и завязался разговор. Чувствую по ее виду, разговору, что она не здешняя, деревенская, да так оно и оказалось: работала она где – то в одной из школ учительницей начальных классов.

 Три года тому назад закончила Борисоглебский педагогический техникум.

 Район, где она работала, по окончанию учебы, был оставлен нашими войсками и его оккупировали немцы, а она ели, ели успела, буквально в последние часы эвакуироваться.

 В Борисоглебске ее временно послали сюда на должность секретаря сельсовета, так вот и работает, здесь уже третий месяц.

 Конечно, мне тоже пришлось кое - что рассказать о себе, но безусловно о многом я умолчал: - Что был женат, что заезжал к тестю, да и о многом другом и конечно же о встречах на Колыме, не та «кумпания», не тот разговор надо было вести.

 Так за ничего, не значащими разговорами мы дошли до ее дома, где она жила на квартире.

 Забежала она туда, вышла с гитарой, и отправились мы с ней гулять за околицу деревни.

 У нее оказался не плохой голосок, которым она напевала под мой аккомпанемент на гитаре.

 Все это были песни того времени, молодежи нашего времени, песни наших отцов, матерей и дедов, которые никогда не забываются, хотя ты их и не помнишь до конца.

 Итак, то сидели, то бродили, мы почти до восхода солнца, уже вот, вот оно должно показаться из – за горизонта.

 Исчезла луна, исчезло и ночное очарование природы, все стало как – то прозаичнее и обыденней, простым, стало каким – то сереньким, как бы проявляемые из ночной темноты дома, плетни огородов и серая пыль дороги.

 Спела она мне, на прощание, не давно, тогда появившеюся песню, из которой запомнились мне слова:

  «А вчера, за дальней за околицей,

  ой, да повстречалась с парнем я не здешним»…..

 Проводил я ее до дома, попрощались мы с ней, да и расстались, чтобы никогда, уже больше, не встретиться…