Но начальство все же решило иначе - проучить меня, как - бы за строптивость и назначили меня тогда архивариусом при отделе механика - судовой службе.
А эта работа для девчонки с пятью классами образования, сидеть и подшивать разные бумажки, указания и приказы в папки скоросшивателя, и все бумаги регистрировать, входящие и исходящие.
Так на этой очень «ответственной» работе я и работал. Забыл помянуть, что в затоне я купил у одного Зэка ручные часы «Лонжин», к сожалению, они стояли больше, чем шли, так как им, как говориться «в обед было сто лет».
Случайно, бродя по поселку Новая Зырянка, я увидел вывеску «Часовая мастерская», думаю сейчас я их туда и сдам на ремонт.
Зашел я в эту мастерскую, вижу там мужчину лет 50 - 52, по одежде вижу, что этот часовой мастер, но сам зэк, а да для меня, это даже интересней было познакомиться с ним, кто он и откуда?
- Что Вы хотите? – это его первые слова.
- Да вот у меня часы что –т о часто останавливаются.
- Ну, давайте их посмотрим.
Я протянул ему часы, он вскрыл крышку, посмотрел через лупу в них и закрывая их сказал:
- Оставьте их и зайдите завтра, я посмотрю и скажу, сколько будет стоить их ремонт.
- Хорошо я завтра зайду.
На следующий день я опять в часовой мастерской. Он, узнав меня, поздоровался и говорит:
- Знаете, Ваши часы требуют капитального ремонта, даже замена плат, так как гнезда в них очень сильно износились.
Мне надо посмотреть у себя, найду ли я такие – же платы.
Я попросил его все же сделать мои часы, сколько бы они мне не стоило.
- Ну, ладно зайдете дня через два.
- Но будет воскресения - сказал я.
- Ничего я по воскресениям работаю, - ответил он.
В воскресения я опять у него: -
- Ну как ?
- Да, вот разобрал этот «Лонжин» кое - что нашел у себя, постараюсь сделать, - и стал показывать состояние частей моих часов.
Да, через лупу было видно элепсообразную выработку гнезд, где стояли оси шестеренок, так постепенно мы с ним разговорились.
Он, говорил с каким - то акцентом, по - русски, я спросил его:
- Откуда Вы?
Он ответил:
«Я эстонец. Там жил, там работал. Имел в Таллине свою частную часовую мастерскую, так и жил, работал.
Пока к нам не пришли Советские войска и не установили Советскую власть.
Конечно я, как и основная масса эстонцев этим были недовольны, так как страна наша маленькая, жили после революции самостоятельно.
Кто как хотел, платили положенные налоги государству и нас никто не трогал. Ездили в любую страну, когда хотели.
Кто рыбачил, кто вел свое хозяйство, а тут сразу стали организовывать артели, колхозы, ну словом опять попали под пятки в Российское государство.
Конечно, свое недовольство этим, и я высказывал, как и все. Раньше при Царизме мы тоже высказывали, свое недовольство Царскому правительству, но тогда нас никто не садил в лагеря, и не судил за наши мысли.
А вот при Советской власти, кто – то донес на меня, мои возражение в этот счет и меня тут как тут, ночью арестовали, дали мне 58 статью, как за антисоветскую агитацию и пожалуйста, на Колыму в лагеря на восемь лет.
Ну если бы только меня одного, а то и семью мою: жену, двоих детей и престарелых родителей, выслали куда –то в Сибирь.
Это я уже потом узнал, сидя в Таллинской тюрьме, куда поступали «свежие эстонские силы», такие, как я».
- А где Ваша семья сейчас?
- Не знаю, я ведь без права переписки.
- А, русскому языку Вы, что здесь уже научились?
- "Нет, почему же я бывал в России, до Революции, потом служил в русской армии, как ее подданный, а вот после Революции, мы эстонцы стали самостоятельной страной.
Не хочу сказать, что у нас все было хорошо, тоже свои проблемы были, но это все же свои эстонские, а не указания от другой страны, к тому иной веры.
Мы же католики, а все русские православной церкви, хотя и не веруете в бога, а есть он или нет, это никому не дано пока узнать так, что и отрицать его нет оснований.
Кто его знает, а религия ничего плохого никому не делает разве, что дисциплинирует человека».
Таков примерно был наш с ним первый, откровенный разговор.
Я, конечно тоже отвечал о себе на его вопросы, но вот только никогда не упоминал кем был мой отец.
Так как при упоминании об этом мои собеседники всегда замыкались и уже откровенного разговора никогда не получалось.
Люди боялись, а вдруг я из тех фанатиков или доносчиков НКВД так, что для своих собеседников я был из простых смертных, работяг…
Свободное копирование
