Едва первое движение огорченных сердец наших утихло, как вдруг из деревни тещи моей получил я известие, что и она 10 ноября скончалась от следствия водяной болезни. Хотя жена моя и не могла много о ней тужить, потому что не было между ими той свычки, которая делает связи родственные приятными и прочными, -- природа, конечно, налагает на них священный знак свой, но довольно ли сего для сердца; оно из всех органов человека есть свободнейший, оно любит по собственному своему произволу, никакие отношения, никакие соображении воспламенить его не могут, надобно, чтоб оно повелевало само собой, -- однако жена моя, любя ее всем сердцем, чувствовала потерю матери в полном ее пространстве. Она проливала слезы, но не для церемонии, не для того, чтоб сказали: "Ах! Как она чувствительна!", но для того, что она ко всем должностям своим крепко была привязана. Чего же больше и могла ожидать от нее мать, почти от груди своей ее на чужие руки отдавшая? Мы не посылали карточек с объявлением о ее смерти, не наполняли города пустой и бесполезной молвой о нашей печали. Мы сетовали и с смиренным духом принимали столь частые посещении от руки Божией. Повиновение и почтительность жены моей к ее матери представятся в свое время с сильными доказательствами. Доколе я не приведен еще судьбой к необходимости жестокой отдавать милой жене моей того же долгу, какой хочу отдать умершей матери ее, то сокращенно поговорю о сей достойной женщине. Она была бедна и проживала в маленькой деревнишке своей при семнадцати душах всего ее имения в Тверской губернии. Тут, в Подзолове, так называли означенную деревню, оплакивала она недостатки и нищету свою. Имея едва чем прокормить себя и дом свой, она не могла никакой помощи давать детям своим, коих было у ней, опричь жены моей, дочь, вышедшая в Пензе замуж, и три сына в службе, все они были на возрасте. Бедность не препятствовала ей иметь здравый рассудок и сильную душу, возносящую себя часто выше всех тех злоключений, каким бывает подвержен человек без состояния. Двор ее знал, то есть наследник, бывший уже тогда император, и нередко до вступления на трон он ей помогал, платя ее долги, ссужая ее деньгами на содержание, но казалось, что, взойдя на престол, Павел должен был умножить язвы всех тех, коим он благодетельствовал прежде, и она от него ничем не воспользовалась. Живучи одна в своем поместье, не могла она не потерять вкуса ко всем приятностям рассеянной жизни и через то приобрела терпение, без которого в жизни сего рода сокрушило бы сердечное желание жить лучше. Она не могла и не желала расточать излишнего. Нужды ее были ограничены. Сие тем более делало ей чести, что она отнюдь не лишена была благородного самолюбия и чувствовала, сколь мало бы она отстала от многих себе подобных, когда бы состояние ее позволило ей принять участие в общей жизни. Она лишена была удовольствия читать, потому что грамоте не знала, и сие новое несчастие происходило от бедности и расположения умов ее века. Когда она родилась, тогда еще не делали себе стыда из того, чтобы не уметь ни читать, ни писать, напротив, думали еще, что девушка, не учась этому, спасается от многих желаний и воображений, расстроивающих наше спокойствие. Я не стану здесь рассуждать о том, до каких пор такое понятие о благосостоянии человеков доходить может. Скажу только, что лишение книг в деревне при достаточных, хотя и худо образованных, способностях ума есть большое несчастие, и в этом, думаю, всякий со мной согласится. Теща моя любила всех своих детей, но преимущественно жену мою, а по ней любила много и меня. Не от нее зависело показать нам сего на опыте, но ласки ее, дружеские письма всегда были сильным доказательством ее к нам благоприязни. При всей бедности ее мы не теряли никогда достодолжного к ней уважения, она его заслуживала своими достоинствами, которые мы ценить умели. Тело ее погребено было в селе Медном (ямская станция на большой Петербургской дороге), в самой церкве. Имение свое она не могла делить всем своим детям, а более всего не находила в том никакой для них пользы, потому что из семнадцати душ что бы могло достаться трем сыновьям, из коих двое скитались по морям на военных кораблях, а третий служил в Нижнем в тамошней Соляной конторе, в которую он из благосклонности ко мне был определен директором Главной соляной конторы г. Нелидовым, потому что скоро после моей выключки из Пензы и он, не стерпя против себя разных тамошних гонений, оставя службу, жил в отставке. И потому теща моя деревню Подзолово отдала одной дочери Надежде как той из всех детей ее, которая по обстоятельствам предвидимым должна была более всех со временем возыметь нужду в ее наследстве. Сие распоряжение было всеми принято за благо, никто ему не находил правильного противоречия, и всякий из нашей семьи покорился ее соизволению. Менее всех могла в нем пожелать участия жена моя, да и по свойствам своим она вовеки бы не отняла у сестры, воспитавшейся с нею в монастыре, последней и столь слабой ее подпоры. Вот как мы проводили время, одна печаль другую провожала. Окурим прахи мертвых кадилом нашего к ним усердия и любви. Вспомнив о кончине тещи моей, я желаю, чтоб дети мои и дети их памятовали всегда с почтением и любовию о той женщине, которая дала жизнь их матери, и если сама не могла дать ей приличного воспитания, по крайней мере была довольно рассудительна, чтоб не заградить ей пути к оному чрез понесение с ней несносной разлуки. Живучи с ней всю жизнь свою розно, она приносила ей в жертву желании свои быть с ней вместе. Что может быть важнее сего поступка с стороны родителей? Она искала все способы устроить благоденствие дочери своей и не щадила ничего для достижения в том успеха. О, дети мои! Не забывайте никогда таких услуг предков ваших! Почитайте их не за одно богатство! Умейте и среди бедности родителей ваших и отцов их распознавать чувства их, попечении о вас и благотворения, а я, обязанный всей отрадой жизни моей бесподобной вашей матери, не забуду родившей ее до тех пор, как призовет меня глас Божий присоединиться к сословию похищенных смертью друзей моих.
Свободное копирование
