Екатерина II скончалась 6 ноября, сильный удар паралича не пощадил и порфирородной главы ее. Тело ее еще страдало, когда дух бессмертных подвигов ее носился в неведомых нам пространствах. Я оставляю историку века ее, историку самой кончины ее описать потомству, сколь минута сия была пагубна для России и ужасна для всей Европы, пагубна для первой -- увы! -- во всех отношениях, ибо она миловала свой народ. Сию правду мы праху ее воздать обязаны, хотя нередко отличала она его в угождение беспредельному честолюбию геройского духа, но вся Россия опиралась на нее, как на некий непотрясаемый столб, и могла уверена быть, что доколе она жива, иноплеменники не одолеют ее, и не предаст она царства своего в руки врагам, так, как царь Израилев освобождал народ, им водимый, от ига фараонова. Все ее замыслы военные не приносили с собой тревоги, ибо внутреннее удостоверение было в каждом, что Екатерина, неограниченным умом действуя, не выдаст подданных своих, разве сама погибнет. Оставляя историку с похвалой всех доброт ее открыть потомству завесу ее слабостей и обличить ее во многом худом пред трибуналом беспристрастия и истины, скажу здесь только то, что и самые те, кои ждали Павла на престол российский, как Мессию, кои, так сказать, почитали себя уничиженными скипетром женщины, приходящей во все расслаблении немощного естества нашего, и те самые скоро по смерти ее увидели, что недостатки и несовершенства правительства, кои существенным и нестерпимым злом им казались, были благи в сравнении с неустройствами, водворившимися в гражданскую сферу царства. После россияне, не все конечно, но те, кои воздыхали о Павловой короне, могли себя уподобить лягушкам, просившим царя, и от времян кровавых Анны живши спокойно, но спокойства ценить не умея, в тщетных мятежах сердца, никогда настоящим не довольного, узнали, что нередко Бог во гневе своем дает людям царя. Я не писал стихов на смерть Екатерины, я не возносил ее публично живую, но когда лести в словах моих подозревать нет причины, когда благодеющая Екатерина взята от нас в области духов, то да позволено будет мне, мне, никогда, как видно из Истории моей, не удостоившемуся получить милостей ее отличных, вздохнуть здесь об ней, пролить в память ее чувствительные слезы и восслать к Богу о примирении ее с собой (буде величество его было оскорблено ею) теплейшие молитвы. Я пишу один в моем кабинете, меня кроме четырех стен моих никто не слышит, и похвала моя не имеет иных видов, как удовольствие изъявить признательность такому существу между смертными, которое научило нас ценить преимущество добра на свете. Державин сказал как стихотворец, для славы на Парнасе, в одном своем творении:
Почувствовать добра приятство
Такое есть души богатство,
Какого Крез не собирал.
А я, воображая дни Екатерины, с внутренним убеждением сию истину проповедую, ее и вещаю.
Свободное копирование
