Я слышу уже упрек читателя: когда же будет смешное? Сейчас, и вот что такое. В Пензе был клоб. Члены его подписывались зимой на весь следующий год. Содержатель дома клобного был немец, обязанный для своей прибыли действовать по воле губернатора во всем. Кто были директоры тогда, не знаю, не помню, и нужды до того нет, ибо кто бы ни был, верно, всякий из тамошних жителей, кроме двух или трех самых коротких в нашем доме, смотрел в лицо губернатора и стремился ему угождать, а из приятелей наших не мог никто попасть в директоры. Хотя я и редко, а в этот год уже и совсем в клоб не езжал, однако имел годовой билет, был записан, следовательно, правом въезда неоспоримо пользовался, а Ступишиной хотелось и того меня лишить, дабы ехать туда еще с большим удостоверением, что меня не встретит. Что ж делать? Вздумали они постановить правилом, что кто до назначенного ими какого-то числа в члены не запишется, после оного будет подвергаться баллотировке и без соединения в пользу его большинства белых шаров записан не будет. Вследствие такой острой идеи немец и бегал по всем дворам заблаговременно с своей подпиской так, что все, кроме меня, были уже записаны, а ко мне велено ему было прийти после назначенного срока, следовательно, надлежало мне или не записаться, или согласиться на баллотировку. Из билета в пензенский клоб подвергаться сей последней, знавши, что для меня будет оно безуспешно, казалось, и в самом деле было, непристойно. Итак, исполнилось их желание и я не записался. В этом случае, конечно, потерпела Ступишина со всей шайкой своих сплетчиц гораздо более чем я, ибо не удалось им выманить меня на баллотировку и заставить считать, сколько черных шаров мне бы положили. Я же с моей стороны нимало не жалел о клобе, он ничего не представлял мне такого приманчивого, чтобы малейшее показать желание в него водвориться. Умысел на мое спокойствие такого рода был в глазах моих столь жалок и подел, что не заслуживал даже моего сожаления, еще меньше досады. Я смеялся всему тому от чистого сердца, а за что потерпел бедный немец, потеряв те деньги, которые он мог бы с меня получить, этого я вовсе не знаю. В самое же это время подсылали они из какой-то по их непостигаемой вежливости визитерные билеты в клоб сестре моей. Ужели считали они перевесить меня в ее чувствах? Ужли думали они, что она променяет брата на великолепного пензенского губернатора? Согласите мне всю эту смесь противуположностей, ищите толку в таких странных умах и причин правильных безумным их поступкам. Никто их не поймет, никто, конечно, и лучшее, что надлежит cделать, вспомнив о сем, это смеяться от самого доброго сердца и составлять себе из таких мелких тварей потеху. На сей-то самый случай в послании моем того же года к судьбе есть стих следующий:
А ныне так и в клоб с подпиской не пускают.
Свободное копирование
