Дадим понятие о некоторых чинах в губернии; по примеру одной нередко можно судить о сборе людей и во всех. Губернатор Нижегородский был некто генерал-поручик Б<елавин>, человек военный, длинный, мягкотелесный и ремесла своего не мастер, но мужик добрый и простой, любил людей, меня принимал несколько раз к себе и всегда ласково. Говоря о свойствах сих господ, я не могу взять на себя опытного и собственного своего сведения, а передаю доходивший до меня суд того общества, в котором они жили.
Архиерей тамошний, епископ Дамаскин, жил в городе. Он мне знаком был еще в чине ректора Иконоспасской Академии в Москве; латынщик и ученейший муж в своем состоянии. Старому знакомцу всегда обрадуешься. Я с ним виделся и раз у него обедал.
В городе я нашел изрядный театр. Содержал его князь Шаховской, тутошний помещик. Актеры все из крепостных его людей, музыканты также, декорации изрядные, одежа сносная, но игра далеко даже от посредственной, однако и это для развлечения мыслей после трудов достаточно. Знатоков искусства мало, а потому, лишь было бы казисто и смешно, все терпимо. Я ни одного зрелища не пропускал; у всех жителей почти есть ложи годовые или кресла, и театр господину своему не в убыток, паче же купечество охотно ходит в театр и составляет денный нарочитый доход. В Нижнем заведен клоб, даются и маскарады по примеру столиц, с коих все провинции, как мартышки, снимают сколки и в малом виде те же забавы хотят и себе, и другим доставить. Я везде был, все видел и, по молодости лет моих не будучи вдаль разборчив, довольно веселился.
Виц-губернатор, г. Е<лагин>, тучное животное, перенимая у людей, давал иногда и сам жирные столы. У него случилось мне быть в Екатеринин день на торжественной вечеринке. Много было карт, свеч, шуму, а удовольствия ни слабой тени.
По склонности моей к забавам и рассеянию, ознакомился я на сие короткое время и короче всех с тутошним г. директором Экономии П. И. Прокудиным. Особа важнейшая в губернии по делам своим и роскоши. Кто хочет узнать его поближе, пусть прочтет комедию, вышедшую о нем в свет в 1794 году и напечатанную под названием "Дон Педро Прокодуранте". Портрет верен, красного словца вовсе нет. Не стоит труда описывать здесь все его качества, довольно сказать, что он, откровенно шутя с своими приятелями на собственный свой счет, называл себя шельмою, он так и слыл, таков и был в самом деле. Жена за ним была дворянка простая, но прекраснейшая женщина всего низового края. Он давал ей полную волю и не ревновал ни к кому; держал открытый и прихотливый стол; кормил то на серебре, то на фарфоре, принимал толпы гостей во всякое время дня, имел к умножению соблазна домовую церковь, в которой из одной роскоши и тщеславия пели обедню на придворный манер и в то же время его собственные певчие с большим искусством. Поп и дьячок одевались в бархат, фимиам курился, а свечи горели в серебряных утварях. Дом его во всех смыслах был в той стороне образчик светского великолепия в столицах. Владея подгородной деревней, он в ней имел и предлагал разные сельские увеселении. Там выстроен был эрмитаж, в котором он потчевал знатнейших городских чинов за подъемными приборами на машинах. После сего правдивого описания не нужно, кажется, толковать, какими способами нажито потребное на такой род жизни богатство. Государевы крестьяне, соляные варницы эту загадку изъясняют. Все его презирали как вора примеченного и все, однако, к нему езжали. Он имел особенную причину меня отлично угощать: брат его родной был в Пензе в том звании, в каком он тут, а я, греха не потаю, вкушал крайнее удовольствие в его доме, потому что с женой его было нескучно. Она была одна из тех прелестных женщин, на которую один взгляд, по Писанию, уже прелюбы творит.
С прочими жителями и чинами города я также слегка ознакомился, возил к ним и от них по обряду получал карточки, дома только ночевал. Квартеру мне предложил у себя г. Попов, судья Верхней расправы, он управлял имением камергера Дивова. Я его знал и, из Петербурга ехавши, выпросил к нему письмо для получения ночлега в теплой комнате.