Князь Несвицкий, тот самый, о котором говорил я выше по случаю пасквиля, купил прелестную подмосковную в тридцати пяти верстах от Москвы по Звенигородской дороге и, правя новоселье, пригласил меня на оное. Погода была прекрасная, я отправился и был принят хозяевами как искренний друг. Мало времени там я прогостил, но никогда так весело еще не жил. Собранье наше состояло из тридцати человек обоего пола, никого не было старее тридцати лет. Всякий забавлялся непринужденно по своему вкусу и делал, что хотел. В восемь часов утра начинался день, в девять все сходились в общую залу. Однако никому не казалось время продолжительным. Утро проходило в разном рассеянии, после завтрака общего иной садился за карты, другой гулял верхом или пешком, я всякое утро купался в ванне на реке и наслаждался прохладой. После стола начинались другие забавы: на дворе горелки, хороводы, приятная смесь крестьянок с нашими городскими барышнями восхищали зрение новостию картины своей; там на дерновых коврах плясали цыгане и кричали свои дикие песни, тут группы московских гуляк толпились в саду и, как волны, разливались по всем дорожкам, между тем как хозяева с своими зваными гостями, разбросавшись в оранжереи, обрывали персики, абрикосы и свежие плоды с деревьев. Здесь, поближе к Москве-реке, на берегах ее во весь вечер почти раздавались унылые звуки огромной роговой музыки, и эхо в лесах, разнося их повсюду, питало душу сладкой меланхолией, которой ничто иное дать в таком совершенстве не может. Я ею был очарован. В сумерки все предметы села были иллюминованы, везде огонь, везде зарево торжественное. Инде вдруг полетят ракеты, и треск их слышен под облаками, инде водяные шутихи, встревожа всю рыбу в реке, забавляли чернь, и крик ее был залогом чистой радости. Так проведены были все трои сутки сряду без малейшей отмены и бережи чего бы то ни было. Хозяйка была всегда мила, а в такой праздничный день она казалась божеством своего поместья. Я влюблялся в нее и таял, как воск у очага. Вне себя от восхищения, я не видал, как время прошло. Простясь с хозяевами, крепко вздохнул, поцаловал руку у княгини и поскакал домой, не оглядываясь назад. Подобно пьяному от вина, я бредил во всю дорогу деревенским праздником, но скоро хмель прошел, и, подъезжая к Москве, я занят был весь одной Евгеньей, любя ее, как сама она один раз сказала, не больше, но лучше всех прочих женщин. Слово лучше имело в смысле ее здесь особенную силу. Она говорила правду.
Свободное копирование
