В Харькове у меня дядька, слесарь Иван Локотош… Но с вокзала-то не выйдешь.
Мазепинцы отбили у карателей две цистерны горилки, и нам выдавали ежедневно почти по котелку.
Как-то нам выдали по целому котелку горилки. Мы выпили. Нас построили и повели в город. Впереди с наганами идут старшины и каждого из прохожих, у кого руки в карманах, заставляют поднимать их вверх… Приходим на какой-то завод. До сих пор не вспомню, на какой, только знаю, что шли мы к нему очень долго… Едва открыли заводские ворота, как грянули выстрелы…
Мы — назад…
Потом снова — к заводу… У нас ручные пулемёты. (Я попал в пулемётную ватагу, но был ещё с винтовкой.) На заводе тихо, никого нет… Только грустные чёрные окна да убитый шальной пулей реалистик во дворе…
Идём дальше… Ну, понятно, котелок горилки весьма повлиял на мой «котелок». Заходим в какой-то двор. В доме в подполе много оружия и листовки с призывом к восстанию.
О мои винтовки, смазанные маслом, мои рабочие винтовки… Это же я своими руками клал вас на повозки и ел абрикосовое варенье… Только мне чудно было, что хлопцы забрали и одёжу, и поросёнка, и коньки… Ну, цигарки (десертные), ну, варенье… Варенье я с детства люблю. Но при чём тут панталоны и поросёнок?..
Потом мы полили улицу из пулемётов и вернулись на вокзал.
Отступление.
На Новой Баварии[1] я встречаю броневик 3-го гайд-полка.
— А, Володька?
— А мы ж сказали твоей сестре, что тебя зарубили на Сватовой.
Между прочим, на Сватовой нас разбили левые эсеры, «сахаровцы».
Жаль, что они отбили у нас тогда вагон с обмундированием. Шинель у меня была рваная и старая… Мне как раз обещали выдать новую, а теперь жди, когда выдадут…
Я всё не верю… Думаю, что это недоразумение, что мы с большевиками не воюем.