Так вот, после успеха первого эксперимента серии «ФИАР-1» (физические исследования атмосферы ракетами), понимая перспективы этого дела в связи с грядущим развитием космонавтики, Иван Андреевич решает прибрать к рукам лабораторию Рейхруделя. Сначала отыскав какое-то постановление Совнаркома, осуждавшее совместительство ученых, он добился от Гамбурцева ультиматума Рейхруделю: либо тот переходит целиком на работу в Геофиан, либо увольняется. Эфраим Менделевич не мог оставить созданную им кафедру в МГУ и подал заявление об уходе. Отобрать нас у Дзердзеевского было еще проще. Действительно, с какой стати лаборатория, занимающаяся исследованием высоких слоев атмосферы, входит в отдел метеорологии, когда в институте есть отдел стратосферы? Спорить с Хвостиковым никто не решился.
И вот мы поменяли хозяина, оставшись поначалу на своем старом месте в полуподвале. Но вот незадача. Тематика сверхсекретная, а это означает, что с момента появления приказа об увольнении профессора Рейхруделя его бывшие ученики под страхом очень серьезного наказания не имеют права ни о чем с ним советоваться. А Хвостиков ничего не понимает в физике высокого вакуума, и потому наша «ученая троица» оказалась предоставленной самой себе. Между тем расширенная программа нового постановления требует модификации прежних измерительных приборов и создания новых. Естественно, что и обновления конструкции контейнеров. Но это не проблема. А вот новая аппаратура и автоматика! Без эрудиции Эфраима Менделевича создавать ее будет очень трудно. Однако делать нечего — беремся за работу. Я уже в курсе дела и помогаю моим друзьям чем могу. В нашем распоряжении всего восемь месяцев. Работаем с утра до ночи. «Хвост» обещает нам двойную зарплату и сдерживает слово. Бог знает, как он это устраивает, но начиная с февраля каждый из нас расписывается в двух ведомостях за полную ставку в каждой. К июлю первый макет нового прибора готов. Он должен безотказно «срабатывать» в модельном опыте на столе. А он не срабатывает, дает сбои то в одном, то в другом месте.
На беду как раз в это время в лабораторию приходит заместитель директора Евгений Константинович Федоров (тот самый, папанинец) и в нашем присутствии спрашивает у Хвостикова, как дела. Шеф без колебаний отвечает, что все в порядке, прибор уже работает. Возмущаюсь таким нахальством. Но меня никто не спрашивает, а мои друзья-физики молчат. Молчу и я, ведь это их сфера. Федоров просит показать прибор в работе. Но Иван Андреевич так же спокойно говорит, что сейчас показать нельзя — прибор на профилактической переборке. Приглашает зайти через неделю. Однако Федоров больше не приходит. То ли занят, то ли догадался, в чем дело, но затевать скандал не хочет. Хвостиков ведь взял всю ответственность на себя.
А прибор барахлит все так же!
Мне приходится регулярно бывать в НИИ-88, где по моим чертежам изготавливают новые контейнеры. В качестве представителя заказчика (Академии наук) участвую в рабочих совещаниях у Королева. Конструкция новой катапульты разрабатывается вяло. Всем своим видом Сергей Павлович дает понять, что его коллектив зря отрывают от основной работы (они совершенствуют баллистическую ракету).
Моя конструкция, в основном, готова. Кроме одного узла, который мне самому не нравится — может оказаться слабоват для перегрузок взлета ракеты. Неожиданно меня приглашают доложить весь мой проект на заседании правительственной комиссии, в кабинете Вавилова. Прихожу, развешиваю чертежи на доске в дальнем от председателя конце большого кабинета. За длинным столом — члены комиссии, человек двадцать, больше половины — военные. Докладываю спокойно. У членов комиссии вопросов нет. Но Сергей Иванович неожиданно спрашивает, уверен ли я в работе того самого злополучного узла. И как он углядел с такого расстояния?! Признаюсь, что не уверен, говорю, как собираюсь его усилить. На этом обсуждение заканчивается — проект одобрен...
Подходит август. Из комиссии приходит запрос о готовности научной аппаратуры к испытаниям — через месяц срок! Хвостиков вызывает меня в свой кабинет и спрашивает: «Как дела у Королева с ракетами для нас?» Я был в НИИ-88 не далее как вчера. Отвечаю: «Все тихо. И не приступали». «Хвост» доволен. Смеется своим странным смехом — не раскрывая рта. Говорит мне (у него слабость — любит похвалиться перед ведущими сотрудниками своими хитростями): «Мы доложим о готовности. Пусть все шишки сыплются на Королева». Молчу, но думаю: «И чему радуется? Ну отложат испытание на месяц. Королев сделает для нас ракеты, всех дел-то — вмонтировать катапульты. А у нас вряд ли будет существенный прогресс».
Во избежание провала решаю поставить в известность о возникающей ситуации Федорова. Он меня внимательно выслушивает и решает, что следует подождать до тех пор, когда будет назначен новый срок испытаний. Понимаю, что этот мой визит в дирекцию станет известен «Хвосту» и он мне его не простит. Наплевать! Молчаливо соучаствовать в этом обмане я больше не желаю.
Но я недооценил шефа. Узнав по своим каналам, что НИИ-88 уже доложил о своей неподготовленности и просит перенести срок испытания, Хвостиков едет к Вавилову и добивается того, что срок переносят на февраль 51 года. Мы получаем полгода «форы»!..
Быстро пролетают месяцы. Теперь прибор срабатывает нормально в среднем один раз из трех попыток. Случайность этих отказов ввергает нас в отчаяние. Где-то слабое место, но где — понять не можем.
Запрос из правительственной комиссии на этот раз приходит в начале января. История как будто повторяется. Но нет! На следующий день приезжаю в НИИ-88 — все меня поздравляют: «Главный приказал, чтобы через месяц работы с катапультами для Академии наук были готовы. Остальные работы приказано остановить». Значит, ракеты будут в срок. Наутро докладываю это «Хвосту». Впервые вижу, что он растерян. Минуты две сидит молча. Докладывать о нашей неготовности сейчас невозможно — мы ведь «были готовы» пять месяцев тому назад! Ехать на Байконур с такими приборами тоже нельзя. Одна или две ракеты наверняка взлетят понапрасну. Сталин за это по головке не погладит...
Шеф молча уезжает в Президиум Академии. Через пару часов возвращается очень довольный. Собирает всех нас пятерых и, расхаживая по кабинету, со своей дьявольской улыбкой рассказывает, как ему удалось убедить президента, что с точки зрения состояния верхних слоев стратосферы сентябрь, все-таки, является наиболее благоприятным временем для испытаний. И что не стоит из-за полугода жертвовать полнотой информации, которая может быть получена. Вавилов при нем звонил Поскребышеву. Тот докладывал «самому». Было велено передать, что ученым виднее — пусть решают сами. Скрепя сердце президент согласился — испытания перенесены на сентябрь 51-го года. Но теперь уже чтобы все было в порядке! «Хвост» с раздражением напоминает нам, что уже год как мы получаем двойную зарплату. Будто мы сами об этом не помним! Молчим. Надо успеть! Если бы хоть на одно испытание прибора пригласить Эфраима Менделевича! Но об этом нечего и мечтать. Наш «особист» не замедлит донести...
Свободное копирование
