Несколько дней я просидел дома, но однажды ко мне пришли артисты из цирка Леотарис, исполнявшие перекрестный полет, и рассказали мне обычную историю: цирк горит, хозяин не платит и необходимо устроить бенефис. Они просили меня выступить. Если бы меня попросил Злобин, то за самый баснословный гонорар я не дал бы своего согласия. Но тут просили братья-артисты, и мне так понятно было их бедственное положение. Я согласился.
Через несколько дней принесли афишу с именами Леотарис и моим. Карабинин беспокоился за последствия и даже пытался меня отговорить от этого рискованного выступления. Но я дал слово, и отступать было нельзя.
- Постарайся по крайней мере,- убеждал меня Карабинин,- пробраться в цирк, когда стемнеет, и держи язык за зубами. Я знаю, что в цирке будет много солдат, говорят, для порядка: и шпики и начальство. Не лезь на рожон!
Уж если это говорит Карабинин, к этому надо прислушаться. Я давно догадывался, что он не просто артист. И действительно, потом я узнал, что он работал в Астрахани с Кировым и именно Киров направил его в Екатеринодар на подпольную работу.
Позже, в 1925 году, он был направлен на работу в Новосибирск, был начальником всех театров от Свердловска до Иркутска. В последние годы своей жизни работал директором Омского цирка.
...Я пробрался в цирк через конюшню, и меня устроили в каком-то закутке. "Так велел ваш приятель", сказали мне.
Перед самым выходом я получил от него и записку: "Не елай глупостей". Вот настоящий друг! - подумал я.
Наступило время выхода.
- Петруша Тарахно! - объявил шпрехшталмейстер, и я очувствовал, как мое сердце обдало жаром. Как давно я уже не выбегал на манеж! И как по нему, оказывается, соскучился!
Я выбежал по-дуровски, подняв правую руку и приветствуя зрителей. А самому мне хотелось плакать от радости. Взглянул на галерку и понял, кто занял ее места.
- Здорово, Дубинка! Здорово, Покровка! - крикнул я им и начал читать монолог "От зари до зари". Этот монолог о тружениках и угнетенных как нельзя больше подходил к моменту. А потом я снова спросил их, когда же они спустятся с галерки и займут лучшие места в партере? Поднялся шум, и из партера крикнули:
- Да уберите этого хулигана!
Но никто меня не "убрал", и я перешел к своим куплетам. Едва я их спел, как с галерки крикнули: "Два брата"! Я уходил с манежа, выходил на поклоны, исполнял что-то забавпое и малозначащее, но каждый раз мне кричали: "Два брата"! - и я не знал, что делать. Понимал, что песню требуют именно потому, что она запрещена, а не из-за содержания, которое в Екатеринодаре давно уже все выучили наизусть. Но вокруг солдаты и офицеры. Разве галерка не понимает, чем мне это грозит?
И все-таки я спел "Два брата". От волнения мне едва не сделалось плохо. Я выпил глоток воды и снова выбежал на манеж, а когда вернулся за кулисы, то сразу оказался перед офицером с двумя солдатами. Но вдруг набежали какие-то люди, меня окружили, пожимали мне руки, и я почувствовал, что офицер не рискнет арестовать меня при таком скоплении народа. Вскоре он и вовсе ушел.
Я сидел в уборной Леотарисов, когда меня позвали в кабинет директора. Там был офицер. Он долго ругался, возмущался, но дело ограничилось тем, что отобрали паспорт и увольнение по болезни.
Когда в цирке все утихло, Леотарис повел меня на манеж. Там были накрыты столы, собралась вся цирковая труппа и даже артисты "Арлекина".
Меня посадили между братьями Леотарис, а неподалеку я увидел Злобина. Я в упор посмотрел на него. Но он меня не узнал. Пили за бенефициантов, подняли бокал и за меня. Потом встал Злобин. Он тоже предложил выпить за бенефициантов, за цирк, намекнул, что в цирке не должно быть никакой крамолы.
Тогда поднялся я. Предложив тост за бенефициантов, я сказал, что мне очень жаль, когда такие прекрасные, всемирно известные артисты попадают в столь трудное материальное положение, и что дирекция цирка должна лучше о них заботиться. Злобин вдруг перебил меня и сказал, что я плохо разбираюсь в хозяйстве цирка, что у цирка много конкурентов: тот же "Арлекин", кинематограф, гастролеры. И вдруг пригласил меня выступить в цирке, сказав, что таких "несчастий", как в "Арлекине", в цирке бы со мной не произошло.
Едва он произнес слово приглашения, меня словно что ударило изнутри.
- Когда-то, и не так уж давно, в Керчи, я зашел однажды к директору цирка и попросил его кем угодно взять меня на работу. Я надеялся в цирке стать артистом. Но вместо ответа получил от директора здоровую оплеуху.
- Кто был этот директор? - закричали со всех сторон.
- Господин Злобин,- сказал я.
- Так это были вы? - спросил растерявшийся Злобин.
- Вот почему я не пришел к вам, когда приехал в Екатеринодар, и теперь не принимаю вашего предложения, хотя бы меня навсегда замуровали в тюрьме.
Не такое уж страшное дело в цирке - пощечина. Их треск раздается на репетициях ежедневно. Но все артисты вдруг зскочили с мест, стали возмущаться, выкрикивали гневные слова, будто разом вспомнили все свои обиды.
Все еще долго кричали, грозились отомстить. Сторож вдруг отозвал меня и сказал, что директор звонил в комендатуру и сообщил, что в цирке бунт, мутит Тарахно. Я сказал об этом артистам. И мы быстро разбежались кто куда. В это время появился Карабинин, отвел меня в какой-то переулок, где стояла повозка с бочками, усадил и сказал, что меня отвезут в Тамань, а там я уже сам доберусь до Керчи. Мы крепко обнялись, не зная, встретимся ли когда-нибудь. Но что уж никогда друг друга не забудем - в этом мы оба не сомневались.
Свободное копирование
