И действительно, через несколько дней меня снова вызвали в комендатуру. На сей раз кричали и ругались, угрожали, а под конец взяли мой репертуар и перечеркнули "Два брата" и "Колодки". В маленьком городе все становится быстро известным. Все уже знали, что меня вызывали в особый отдел и запретили исполнять самое интересное. Я выступал с новым репертуаром, который для меня написал Коварский, очень смешным, но это было совсем не то, вернее, все то, с чем обычно выступали куплетисты.
На первом же сеансе я почувствовал, как это скучно - петь просто куплеты и исполнять просто сценки. И на последнем - вышел со старым, испытанным замком на губах, хотя Карабинин не стоял в дверях, а за кулисами сказал мне, что дело плохо. Публика была ошарашена. Потом поднялся неимоверный хохот, а потом раздались крики:
- Безобразие! Боятся правды! Заткнули артисту рот!
Но едва я снял замок и сказал, что мне запретили мои куплеты и частушки, как на сцену вскочили двое, схватили меня, вывели на Красную, сунули в пролетку, и вот я уже в тюрьме на Дубинке.
Меня втолкнули в камеру, щелкнул замок, и я сказал себе:
- Допелся!
Это было первое мое заключение, и я был в каком-то недоумении: ведь так долго все сходило с рук, так долго удавалось увертываться. А тут, видимо, дело поставлено на серьезную ногу.
В камере было тихо и темно, тусклая лампочка ничего не освещала. Я стоял у дверей и думал о будущем. Разбуженные шумом арестанты начали просыпаться и ворчать, что их тревожат по ночам.
- Извините, - сказал я, - за беспокойство.
Несколько наиболее любопытных подошли познакомиться, узнать, кто и за что посажен.
- За песни,- ответил я. Вокруг рассмеялись, но кто-то меня узнал, потащили к нарам... И наша беседа затянулась до утра. Мы быстро нашли общий язык: большинство сидело за дезертирство.
На рассвете всем дали метлы и выгнали подметать двор. Трое суток веселил я своих новых товарищей - нары служили нам сценой. И вот уж где можно было не бояться никакой цензуры - я исполнял весь свой запрещенный репертуар.
На четвертый день меня выпустили - хлопотал Касфикис,- но выступать в "Арлекине" все равно больше не пришлось: театр закрыли. Я подумывал о возвращении в Керчь.
На всякий случай я поменял квартиру и на улицу почти не выходил. Карабинин приносил мне новости: и что Касфикис собирает новый дивертисмент, и каково положение в городе.
Свободное копирование
