Репетиции моих двух переводных пьес сблизили меня с артистами. Я познакомился с В. А. Каратыгиным и его братом, П. А., Максимовым-первым, Мартыновым и Самойловым, игравшим тогда почти исключительно в ролях с переодеваниями. Я благоговел перед В. А. Каратыгиным; недостатков его я не замечал. Благодаря молодости и горячности критическое чувство заменялось непосредственным энтузиазмом. Вообще, надо сказать, критика была к В. А. Каратыгину крайне несправедлива; камертон недоброжелательства был дан Белинским, до конца сохранившим пристрастие к Мочалову. Белинский иначе не называл Каратыгина, как сухим декламатором, актером без вдохновения. Мочалов, которого я много раз потом видел, был действительно способен воодушевляться, но воодушевление проявлялось у него порывами, как бы по капризу. Вас предупреждали, что надо его видеть в такой-то пьесе и в такой-то сцене он будет великолепен; игра его в самом деле производила сильное впечатление; рядом с этим, в других сценах не верилось, чтобы это был тот самый актер,— до того он был бесцветен и скучен; случалось пропускать два-три спектакля, пока Мочалову придется роль по душе и даст ему возможность вдохновиться. Каратыгин, при меньшей способности воодушевляться, давал по крайней мере от начала до конца полное впечатление того лица, которое изображал. Всякую роль изучал он одинаково добросовестно; зритель всегда уходил удовлетворенным. В "Короле Лире", "Гамлете", "Людовике XI", "Кларе д'0бервиль" он был превосходен. Не его вина, если ему приходилось большею частью играть в господствовавшем тогда репертуаре Кукольника, Полевого, Ободовского. Замечательный талант Каратыгина выказывается уже тем, что, начав свое поприще с классической подготовки, играя Озерова, где прежде всего требовалась приподнятая декламация и условная пластика, он вскоре мог совладать с приемами романтической драмы, играл совершенно свободно, не менее естественно, чем теперь играют. Он крайне строго относился к себе и к искусству. , Раз, помню, встретил я его на улице с кипой книг под локтем. На вопрос мой: что это за книги, он с восхищенным видом ответил, что только что купил давно ожидаемую им историю герцогов Бургундских, сочинение Баранта. Оно было нужно ему, чтобы ближе познакомиться с эпохой Людовика XI. Его бранили,— и на этот раз справедливо,— за исполнение роли Чацкого. Он брался за нее, говорили, из жадности, желая получить лишние разовые, но это относится к личным слабостям человека.
Его брат, П. А., был средний актер, но, подобно московскому Ленскому, писал веселые водевили и комедии и отличался остроумием. Остроты и каламбуры сыпались из него, как орехи из мешка. На похоронах Полевого Булгарин хотел непременно, вместе с другими, нести его гроб. "Полноте, Фаддей Бенедиктович, зачем вам? Вы уже при жизни довольно его поносили!" — громко заметил ему Каратыгин. Товарищ его, Григорьев-первый, написал пьесу "Житейская школа". П. А. так о ней отозвался:
"Житейскую школу" я всю прочитал
И только лишь в том убедился,
Что автор комедии жизни не знал
И в школе нигде не учился.
Свободное копирование
