Сближение с кулисами и, особенно, частые посещения Александрийского театра невольно внушили мне желание принять более близкое участие в сценической деятельности. Прочитав драму Судье "Eulalie Pontois", я принял намерение перевести ее на русский язык. Незнакомый с условиями драматической литературы, требующей быстрого разговорного языка, я лез из кожи, закручивая длинные периоды и риторические трескучие фразы. Ошибки эти были исправлены на репетициях, и пьеса под названием "Наследство" дана была, кажется, в бенефис г-жи Валбуховой. Войдя во вкус, как говорится, я принялся, для другого бенефиса, за перевод водевиля "Шампанское и опиум". Но водевиль был пересыпан куплетами, а так как я со дня рождения не мог написать стиха, пришлось обратиться к сотруднику. В канцелярии я имел несколько раз случай встречаться с В. Р. Зотовым, уже тогда много писавшим для театра. Он неоднократно приходил справляться у Неваховича, принята ли его новая историческая драма "Новгородцы". В. Р. Зотов был первый настоящий литератор, с которым мне привелось встретиться; он охотно согласился на мое предложение, несмотря на то, что работа эта отнимала у него время и не приносила ему ровно никакой выгоды (за новые пьесы, игранные в бенефис, дирекция не платила авторам; после бенефиса они делались собственностью дирекции, которая платила только по условию известным писателям). В моем сотруднике нашел я самого приветливого человека и вскоре познакомился с его семейством. Он занимал небольшую квартиру на канале подле Большого театра, в том самом доме, где этажом выше жил И. И. Сосницкий. Бывая у Зотовых, я никогда не видел, чтобы в этом многочисленном семействе сидел кто сложа руки; начиная от отца, тогда уже преклонного старца, и кончая младшею Дочерью, все работали и, кажется, исключительно занимались литературой; полное согласие и самые искренние дружеские отношения связывали всех членов этого почтенного семейства; посторонние встречали в нем радушие и гостеприимство; все как-то были всегда в ровном, хорошем настроении духа. Р. М. Зотов был когда-то начальником русской труппы; дети его, имевшие случай бывать в театрах с первых лет возраста, сохранили любовь к театру до зрелого возраста; не проходило зимы, чтобы у Зотовых по нескольку раз не устраивались домашние спектакли. Малые размеры комнаты не позволяли ставить сцену; действие происходило на паркете, и рампа отделялась от зрителей много если на полтора аршина. Это не мешало, однако ж, давать сложные для постановки пьесы, как, например, "Горе от ума" (без пропусков), "Свою семью" Хмельницкого, "Ревизора" и "Женитьбу" Гоголя. Главным режиссером, распорядителем и актером был всегда В. Р. После спектакля на сцене и в соседних комнатах накрывались столы, и угощенье продолжалось до поздней ночи.
В. Р. Зотов, принимавший участие в издании "Пантеона русских театров", посоветовал мне отдать в печать мой перевод драмы "Наследство". Обрадованный тем, что труд мой явится в печати, и еще с именем переводчика, я поспешил направиться к Ф. А. Кони, редактору "Пантеона". Ф. А., вероятно предупрежденный Зотовым, встретил меня очень любезно. Это был небольшого роста, худощавый человек, в черном как смоль парике, с черными, быстрыми, умными глазами, смотревшими сквозь стекла золотых очков. Он охотно взялся печатать мой перевод. Ф. А. Кони имел тогда большое значение на сцене и между артистами, как редактор театрального журнала и как автор. Его водевили, пересыпанные веселыми куплетами, имели успех и давались беспрерывно. Помимо таланта водевилиста, он известен был также как остряк. За экспромт, сказанный им где-то:
Не жди, чтобы цвела страна,
Где плохо слушают рассудка
И где зависит все от сна
И от сварения желудка...—
и еще другой, сказанный по случаю неудачной попытки графа Воронцова захватить Шамиля:
Могуч, воинственен и грозен,
В клуб английский гр. Воронцов вступил;
Хоть он Шамиля не сразил,
Зато теперь сражен им Позен! —
Ф. А. Кони, говорили, поплатился тем, что призван был к известному Л. В. Дубельту. Ф. А. Кони теперь забыли. Но не забыты ли после него более крупные деятели литературы, какими были, например, Полевой, основатель, можно сказать, русской журналистики,— "этот богатырь журналистики", как называл его Белинский, Полевой — историк, критик, романист, драматург; не забыты ли почти также Вельтман, автор "Похождений из мира житейского", "Кощея", "Сердца и думки" и т. д., и еще многие другие, способствовавшие росту и развитию русской литературы?
Свободное копирование
