* * *
"Петербургские шарманщики" ввели Григоровича в круг Белинского. Объясняя принципы построения своей мемуарной книги, Григорович пишет, что старался "по возможности держаться хронологического порядка". Действительно, в целом он выдержан в его воспоминаниях. Однако имя Белинского появляется в них задолго до того, как Григорович познакомился с самим критиком. Писатель расставляет своеобразные вехи, приближающие его к Белинскому и, наконец, приведшие к личной встрече: чтение статей критика, знакомства с людьми, близкими Белинскому, его отзыв о "Петербургских шарманщиках". Встречи с Белинским Григорович, подобно многим своим современникам, "ждал, как счастья". Близости, однако, между ними не возникло, да и не могло возникнуть. Григоровичу были чужды революционно-демократические взгляды Белинского, его нетерпимость ко всякой половинчатости, "золотой середине". Склоняясь перед авторитетом Белинского, считая его "честнейшим из людей", Григорович оставался прогрессивно мыслящим, но боящимся политических крайностей и тем более революции деятелем. Поэтому в конце 50-х — начале 60-х годов он не только не нашел общего языка, но порой высказывался и неприязненно о Чернышевском и Добролюбове. Постоянно встречаясь с ними в редакции "Современника", он тем не менее не написал о них ничего в своих воспоминаниях, кроме краткого и неверного по сути отзыва о Добролюбове. И дело было именно в разности убеждений, ибо революционно-демократическая критика никогда не отрицала литературных заслуг Григоровича. Так, Белинский с обычной для него проницательностью заметил, что у Григоровича "есть замечательный талант для... очерков общественного быта". Слова, которые могут быть отнесены не только к повестям, романам и рассказам, но, несомненно, и к воспоминаниям писателя. В своих статьях и письмах Белинский неизменно отмечал художественный талант Григоровича, знание им крестьянской жизни, глубокое сочувствие простому народу. Такие произведения Григоровича, как "Деревня" (1846), "Антон Горемыка" (1847), находились по своей антикрепостнической направленности рядом с "Записками охотника" Тургенева, "Сорокой-воровкой" Герцена.
Особенно велик был успех повести "Антон Горемыка". Белинский считал ее "больше, чем повестью". "...Это роман,— писал он,— в котором все верно основной идее, все относится к ней, завязка и развязка свободно выходят из самой сущности дела... Несмотря на то, что Антон — мужик простой, вовсе не из бойких и хитрых, он лицо трагическое, в полном значении этого слова. Эта повесть трогательная, по прочтении которой в голову невольно теснятся мысли грустные и важные".
Впечатление, которое производили повести Григоровича на современников, было огромным. Тургенев, Салтыков-Щедрин, Герцен, Л. Толстой признавались в том, что читали "Антона Горемыку" со слезами и волнением. В октябре 1893 года отмечалось 50-летие литературной деятельности Григоровича. Л. Толстой писал ему в связи с этой датой: "...Вы мне дороги... в особенности по тем незабвенным впечатлениям, которые произвели на меня вместе с "Записками охотника" ваши первые повести.
Помню умиление и восторг, произведенные на меня... "Антоном Горемыкой", бывшим для меня радостным открытием того, что русского мужика — нашего кормильца и — хочется сказать нашего учителя,— можно и должно описывать не глумясь и не для оживления пейзажа, а можно и должно писать во весь рост... Вот за это-то благотворное на меня влияние ваших сочинений вы особенно дороги мне..."
В ответном письме Толстому писатель, к тому времени уже почти отошедший от литературной деятельности, объясняет причины такого сильного воздействия своих произведений: "То, что Вы пишете о впечатлении, сделанном на Вас в юности повестью моей "Антон Горемыка", свидетельствует Вам, насколько любовь моя к народу и сочувствие его горестям были во мне тогда живы и искренни; полнота этих чувств была первым и главным двигателем моим на литературном поприще..."
Свободное копирование
