Вместе с Заичневским, когда я с ним только что познакомился, жил молодой товарищ его по последней ссылке, Василий Семенович Голубев. Голубев был молодой человек лет 27-ми, попавший в ссылку из студентов Петербургского университета за пропаганду среди рабочих, вместе с другом своим и моим петербургским знакомым по научно-литературному обществу В.В. Бартеневым. Попав в одну партию ссыльных с П.Г. Заичневским, он на первом же этапе так к нему привязался, что решил с ним не разлучаться и, чтобы быть с ним назначенным в один пункт, назвался его племянником. И администрация, действительно, их не разлучила: они оба вместе были водворены в Балаганский уезд Иркутской губернии, а затем, по прошествии некоторого времени, обоим им вместе же было разрешено переселиться в Иркутск, где я их и застал. Вскоре, однако же, Заичневский получил приглашение поселиться у Елены Марковны Хоммер, вдовы Николая Михайловича Астырева, который, как известно, живя в Москве после своих иркутских статистических работ, был привлечен по делу о пропаганде среди голодающих крестьян, посажен в тюрьму, после чего и умер в конце 1894 или в начале 1895 г. Супруга же его, Е.М. Хоммер, осталась в Иркутске, где у нее был зубоврачебный кабинет. Осиротевший Голубев обратился ко мне с просьбою взять его к себе на квартиру, и так как у нас в то время была свободная комната наверху, то мы и решили пустить его к себе. В комнате этой вскоре у Голубева образовалась постоянная аудитория из учеников и учениц гимназий старших классов и учительской семинарии. Помню, что по настоятельной просьбе Голубева и я сам выступал иногда перед этой импровизированной аудиторией с элементарными лекциями о государственном строе России и западноевропейских держав. Замечательно при этом, что Голубев несмотря на горячую привязанность свою к Заичневскому отнюдь не разделял крайностей учения этого своего учителя. Будучи сам человеком в высшей степени мягким и даже религиозным, он и к ученикам своим относился с мягкою умеренностью и большою вдумчивостью, отнюдь не стремясь сделать из них во что бы то ни стало отъявленных революционеров. И сколько я знаю, из учеников его, за небольшими исключениями, почти никто и не вступил потом на путь явно революционный.
Связи мои с политическими ссыльными отнюдь не ограничивались теми, которые я приобрел таким образом в редакции "Восточного обозрения". Вообще политические ссыльные в Иркутске -- их было в то время человек 50 -- жили там довольно свободно. Многие из них имели значительные знакомства, особенно в кругу местного учительства, а некоторые из них настолько уже обжились и фактически приобрели право гражданства, что участвовали и в открытой общественной жизни. К числу таких принадлежал Болеслав Петрович Шостакович, сосланный в Сибирь на житье еще по делу Каракозова, теперь же являвшийся в качестве управляющего Сибирским банком одним из почетных членов иркутского общества. У меня к нему было рекомендательное письмо от старого товарища его по ссылке Л.Ф. Пантелеева и я сразу же настолько с ним сблизился, что пригласил его даже быть моим шафером на скромной свадьбе моей с Талей. К числу таких же, получивших уже фактически некоторое право гражданства в иркутском обществе лиц, принадлежали супруги Лянды, с которыми я познакомился в доме одной из Талиных подруг-учительниц А.З. Сказываевой.
Станислав Адамович Лянды был сослан в Иркутск по одному старому социалистическому процессу в Варшаве, за пять лет до большого процесса общества "Пролетариата". Он был некрещеный еврей, но принадлежал к семье евреев -- польских патриотов, считавших себя "поляками Моисеева закона". Жена его, Феликса Николаевна, урожденная Левандовская, была настоящая полька, но не варшавская, а уроженка Херсонской губернии. Она была привлечена в Одессе в 1879 г. по одному делу с Лизогубом; была присуждена к смертной казни, но затем смертная казнь заменена ей была ссылкою на поселение. Попав в одну партию ссыльных, они так полюбили друг друга, что решили обвенчаться, причем для него не потребовалось изменение веры, так как евангельское исповедание, к которому принадлежала Феликса Николаевна, допускает брак с евреями. Тем не менее, им не удалось соединиться сразу, ибо Феликса Николаевна была водворена в Тунке, на самом юге Иркутской губернии, -- в великолепнейшей альпийской местности, где и мне привелось впоследствии, летом 1895 г., провести десять прекрасных дней с Талей, -- а Станислав Адамович был водворен в одной из самых суровых местностей Иркутской губернии -- на реке Средней или Подкаменной Тунгуске Керенского округа. Так как Станиславу Адамовичу не удалось тогда добиться от иркутской администрации перевода своего в Тунку, то пришлось Феликсе Николаевне примириться с необходимостью перевода ее в более суровую местность Керенского округа, где они, наконец, и соединились и где им пришлось пробедовать несколько лет, тяжелых для них в материальном отношении, но смягченных взаимною их любовью. Здесь же у них родились и все дети их.
Лишь к началу девяностых годов удалось им наконец перебраться в Иркутск, где Станислав Адамович устроился на службу в контору Громовых; здесь очень скоро, благодаря своему огромному трудолюбию и блестящим умственным способностям, он выдвинулся на пост главного бухгалтера этой крупной фирмы, заведовавшей различного рода торговыми операциями и главным образом пушным делом по всей Якутской области. Спустя короткое время он настолько приобрел доверие главы этой торговой фирмы Анны Ивановны Громовой, что сделался фактически главным руководителем всего этого крупного коммерческого дела. Я никогда не думал, что буду в состоянии столь близко сойтись с человеком, выросшим в совершенно чуждой и даже враждебной среде по отношению к той среде, в которой вырос и воспитывался я сам. Но С.А. Лянды, будучи пламенным патриотом своей родины Польши, был в то же время человеком настолько широкого ума и сердца, умел так здраво и вдумчиво отнестись к нуждам и интересам его второго, невольного отечества России, той страны, в которую он был брошен враждебными ему силами, до такой степени чужда ему была всякая партийная и национальная узость и всякая мелкая политическая злоба, что я скоро почувствовал к нему искреннюю симпатию, которая, будучи обоюдной, не Замедлила превратиться в прочную дружбу, причем дружеские отношения наши весьма скоро распространились и на наших жен.
Свободное копирование
