В середине июля из студентов и трудоспособного населения начали формировать трудовые отряды для рытья окопов вокруг города. Как-то проводив Фиру, отправившуюся пригородным поездом в составе студенческой бригады в очередную недельную поездку на трудовой фронт, мы с мамой возвращались домой через здание вокзала. Вдруг завыла сирена и была объявлена воздушная тревога. Начался очередной налет вражеской авиации - раздался непрерывный грохот разрывов зенитных снарядов. Народ с привокзальной площади ринулся в здание вокзала, чтобы там укрыться. Но все выходы на перроны почему-то оказались закрытыми.
Возникла неимоверная давка: сотни людей, старавшихся спрятаться от налета почему-то в помещении вокзала, давили на передних, которым некуда было деваться, поскольку они упирались в наглухо запертые массивные двери, выходившие в сторону перрона. Началась паника. Послышались крики и вопли придушенных людей. Нам с мамой повезло: мы оказались в угловой нише за выступами у колонн, где какие-то военные окружили нас и, сцепив руки, удерживали и «направляли» мимо лавину обезумевших от давки и паники людей, протискивавшихся к оказавшемуся закрытым выходу. Когда, наконец, как-то открыли (или все же выломали) двери, толпа вывалилась на перрон. Стало легче дышать. Появилась милиция, пронесли несколько носилок с недвижными людьми, у которых были багрово-фиолетовые лица и закрытые (уже навечно) глаза. Кругом плакали потные измученные женщины и дети, с трудом отходя от пережитого.
С тех пор у меня появилась клаустофобия (неприятие тесного пространства) и возник синдром боязни «неуправляемой» толпы. Бывая в Москве и попадая иногда в часы пик на многолюдные кольцевые пересадочные станции метро, я стараюсь поскорее выбраться из плотной лавины людей, мчащихся к узкой горловине эскалатора…
По указанию властей все жители домов должны были оборудовать в своих дворах «противовоздушные убежища», где можно было бы спрятаться во время налетов вражеской авиации. Поскольку настоящих бомбоубежищ и хороших подвалов в городе не хватало, всем жильцам было приказано рыть и оборудовать в близости от своих домов так называемые «щели» - глубокие окопы с деревянным перекрытием, присыпанным землей. Такие убежища могли защитить , конечно, разве что только от осколков. Внутри них расставлялись скамейки, где можно было пересидеть воздушную тревогу. Все дворы были оборудованы бочками с водой и ящиками с песком для защиты от вражеских «зажигалок» (это были небольшие – до полуметра длиной и весом до 3-5 кг - зажигательные бомбы, начиненные термитным зарядом). Во время воздушной тревоги мужчины по очереди дежурили на крышах, имея под руками большие щипцы для захвата этих зажигалок, которые «топили» в бочках с водой или засыпали песком, запасённым в специальных ящиках...
С первых дней войны все окна домов были оклеены полосками газетной бумаги - якобы чтобы обезопасить их от взрывной волны. Как показала жизнь, это не очень помогало: при сильных взрывах стёкла лопались, как яичная скорлупа. Само собой – в городе очень жёстко контролировалась светомаскировка: необходимо было либо пользоваться темными синими лампочками, свет которых не был виден с самолетов, либо тщательно завешивать все окна и двери. Вероятно, вполне серьезно предполагалась, что немецкие самолеты пролетят мимо и «заблудятся», если не увидят городских огней.
Специально выделенные люди ходили и проверяли качество затемнения окон. Тот, кто (обычно по недосмотру) нечаянно нарушал маскировку, рассматривался чуть ли не как пособник врага, с такими иногда разбирались в «органах»...
Свободное копирование
