Не было покоя никакого. Мы старались успеть на занятия, которые проходили то в музее на улице Герцена, то где-нибудь в старинном здании университета. Утром, отправляясь в буфет или студенческую столовую на Ломоносовском, стремительно проглатывали сосиски с зелёным горошком, пили кофе со сгущенкой и ели булочку с изюмом. Потом надо было доехать до метро, потом в метро на проспект Маркса, галопом промчаться мимо гостиницы «Националь», ряда других зданий.
Навстречу попадались модные москвички в батниках, вязаных маечках и бусах, огромных, как детские погремушки. Хотелось и самой также независимо и красиво перекинуть сумку через плечо и, тряхнув длинными и прямыми, как солома, волосами, стать приобщённой к столичной прекрасной жизни с театрами и музеями, выставками, парками и огромными вокзалами. Но не было у меня никогда длинных и прямых, как солома, волос. Была вечная стрижка по тогдашней моде «гаврош», да и сама я тоже была на Гавроша похожа: маленькая, худенькая с заморенным видом от усталости.
Из дневника.
«Москва. 6 июля. Живу в московском общежитии. Занимаюсь на подготовительных курсах. Не надеюсь поступить. Вообще это плохо, но такой уж у меня характер: быть чуточку суеверной.
На меня Москва плохо действует. Я совершенно разучилась мыслить. Совершенно не в состоянии написать что-нибудь. И здесь мне трудно жить. Я запуталась в жизни.
Но всё равно: жизнь прекрасна!
Только мне надо что-то перерешить, перестроиться в характере. ЖИТЬ надо. По-настоящему. Надо не стать такой, как некоторые здешние студенты. Надо остаться чистой».
«18 июля. Каждое утро я просыпаюсь от крика ворона, который ходит по дороге и орёт под нашими окнами. А сегодня я не вытерпела и запулила в него банку с водой. Ворон улетел. А я никак не могу привыкнуть к московской жизни. Здесь я всё реже и реже думаю, что жизнь прекрасна. Здесь трудно быть индивидуальностью. Здесь я – просто песчинка в мире, частица толпы…».
Сама жизнь в общежитии была для меня в новинку. Тараканы, которых я до того не видела и не знала, очень отравляли существование. Казалось, они были голодны так, что могли и нас всех съесть. Их рыскали целые тучи по беспорядочным внутренностям встроенных шкафов.
Дружеские вечеринки у ребят с криками и песнями, в которых мы никогда не участвовали, но вынуждены были это видеть и слышать. Тогда это было без наркотиков. Мы слышали, что существует некая зараза, порочная и очень опасная для жизни, но казалось, что в нашей стране такого никогда не будет. Тогда вышел фильм «Героин», печатались какие-то в тему статьи. Но в нашей стране этого никогда не может быть – так думала я, вполне уверенная в этом.
Рядом с филиалом Дома студента находился венгерский магазин «Балатон». Особого там ничего такого не было, но порядок там был идеальный. Вещи продавались такие, каких больше нигде не было. Нам нравились венгерские овощные консервы, джемы и орехи. Был там и винный отдел. Бутылки были самых разных форм. Особенно нам интересна была трехгранная из тёмного стекла. Как у Булаты Окуджавы:
В склянке тёмного стекла
Из-под импортного пива…
Как-то мы со Светой Вараксо решили устроить себе маленький кайф, захотели купить эту интересную посудину. Не так было важно, что в ней налито. Главное форма необычная и цена подходящая. Пока Света покупала лечо, я отправилась за вином. Но случился облом. Бдительная продавщица не пропустила меня через кассу. Я ей показалась не достигшей даже и шестнадцать лет. Я начала возмущаться. Это был справедливый гнев: не оттого, что мне вино не продали, а оттого, что меня принимают за малолетку.
Свободное копирование
