От Эй-Би-Си до Си-Би-Эс
Через несколько месяцев в СССР приехала большая съемочная группа CBS. Впервые в истории советского государства перед иностранными репортерами были подняты все шлагбаумы. Как утверждали американцы, план их действий был согласован лично с Михаилом Горбачевым. Фильм назывался "Семь дней в мае", съемки проходили в Москве, Ленинграде, Волгограде, Таллинне и Тбилиси. Он состоял из очерков о новом главе столичной парторганизации Ельцине, молодом морском политруке-балтийце со сторожевого корабля, поволжских хлеборобах и первых эстонских кооператорах. В Грузии свой выбор сибиэсовцы остановили на мне. Барни Гольдман, известный тележурналист, лауреат Пулитцеровской премии, не скрывал, что в поле его зрения я попал во время трансконтинентальной "переклички".
- Мы преднамеренно отказались от общения с московскими коллегами, так как считаем, что столичные средства массовой информации во всем мире очень политизированы, - говорил он. - Любые реформы, исходящие из центра, только в провинции ощутимо перевоплощаются из намерений в реальность. Расстояние от властных структур прямо пропорционально сопротивлению консервативных сил на местах решаться на изменения привычного уклада. Поэтому мы хотели увидеть результат гласности именно в глубинке страны. Ты имеешь колоссальную аудиторию почти в 180 миллионов зрителей. А значит и фильтры, которые ставят перед тобой здешние руководители, нелегко должны поддаваться продувке, - философствовал Гольдман.
Переубеждать или спорить не имело смысла. Правда, конечно, свята. Особенно в своем чистом, незапятнанном виде. Но как объяснить уважаемому лауреату, что мы еще в совершенстве владеем и языком аллегорий, целой акустической энциклопедией интонаций и нюансов, проходящих через натренированный слух наших обывателей. И уже оттуда попадающих в мозг очищенными от эзоповского камуфляжа.
Отдельную оду можно было сочинить о реакции заокеанских гостей на бытовые проблемы и наши внутриплеменные отношения. Барни приехал в Тбилиси с очаровательной супругой Нэнси. И когда увидел в гостиничном номере "Иверии" две односпальные кровати, пришел в жуткое замешательство. Мой одноклассник, начальник сервис-бюро Костя Беришвили на великолепном английском терпеливо объяснял расстроенному постояльцу, что в любом отеле "Интуриста" отходящих ко сну, по санитарным нормам Минздрава СССР, должны разделять тумбочка с ночником и неработающим громкоговорителем. Видимо, в Америке врачи-гигиенисты считали, что мужчина должен утопать в завитых кудрях свой любимой, и Барни, как лев, бился за возвращение утерянного блаженства.
В конце концов у Константина лопнуло терпение:
- Я с удовольствием притащил бы вам такую кровать из дома, но, к сожалению, сам сплю на лежанке, - закончил он диспут и ушел в свою конторку.
А Гольдман еще долго ходил по вестибюлю кругами, наверное, просчитывая, с какой стороны узкого ложа ему удобней будет пристроиться к своей статной жене.
С ужасом воспринимала вся съемочная группа и знаменитую грузинскую народную традицию каждый завтрак плавно переводить в обед, а затем так же ненавязчиво и в ужин. А уж когда мои друзья после нескольких десятков литров кахетинского закатили многоголосую, да так, что зазвенел хрусталь, слегка позеленевший от кишечных колик Барни отрешенно пробурчал:
- Хорошо, что вы живете не в джунглях. А то бы на деревьях не осталось ни одного листочка. А звери все оглохли б.
Зато камерами и микрофонами американцы орудовали на высочайшем уровне - без нервотрепки, суеты и лишних слов, мгновенно ориентируясь в меняющейся обстановке.
Хотя в работе со мной ничего сверхъестественного не было - утренняя пробежка вокруг Черепашьего озера, потом съемки, монтаж, перегон материалов по релейным линиям в Москву, - очень кстати на площади Республики, где мы снимали, пятикратная чемпионка мира Нона Гаприндашвили давала сеанс одновременной игры на 150 досках. И за одним из шахматных столиков ей противостоял легендарный футболист тбилисского "Динамо" Борис Соломонович Пайчадзе.
Моим спутником наши кумиры были знакомы, как алеутам или чукчам кенийские носороги. Но они широко улыбались, всем пожимали руки и похлопывали по плечу.
Небольшие творческие трения с Гольдманом случились в последний съемочный день, во время основной, вернее, итоговой беседы. В моей квартире шел ремонт и нас приняла в своем доме Кэти Долидзе, дочь патриарха грузинского кинематографа Сико Долидзе и сама поставившая несколько значительных картин. Интерьер выглядел музейно-антикварно, а на кухне гремела утварью целая бригада поварих, готовивших нам еду.
- Что, и здесь тоже? - страдальчески простонал Барни, поглаживая ладонью все еще бунтующий живот.
- Только после съемки, - обнадежил его я. - Мы ведь в гостях, а в Грузии это обязательно...
- По-моему, вы постоянно угощаетесь, даже не видя друг друга. И куда только это в вас вмещается, - продолжая причитать, рухнул в кресло помятый интервьюер.
Освещение ставили так тщательно и в таком количестве, словно собирались снимать сенсацию об оживлении Тутанхамона. А когда установили целых четыре видеокамеры, у меня вдруг затряслись поджилки. Пытаясь немного облегчить свою участь, я шепнул Барни на ухо:
- Давай за минуту до команды "Мотор!" скажи, о чем будешь меня спрашивать. Поверь, от этого содержание разговора только выиграет.
Гольдман поморщился и отрицательно замотал головой.
- Может быть, так работает советское телевидение. А у нас это считается дурным тоном и среди профессионалов не практикуется.
- Ну и давись своими экспериментами, а проглотить себя все равно не дам, - облаял я его в душе, хотя на лице выдавил понимающую улыбку.
Как и следовало ожидать, первый же свой вопрос Гольдман направил в солнечное сплетение.
- В США существуют различные мнения о правах и свободах людей в Советском Союзе. Может, это уже устаревающие стереотипы, но нам кажется, что если репортер, допустим, вашего положения и возможностей совершит грубую идеологическую ошибку, то его сошлют в Сибирь. Разубедите, пожалуйста, меня.
- Мой друг, то, о чем вы говорите, не стереотип и даже не анахронизм, а сущая ерунда. За болтовню и инакомыслие у нас, слава Богу, давно уже не сажают. Я, например, знаю наизусть огромное количество анекдотов, большинство из которых остро политические. Но в Сибири довелось побывать только один раз, когда снимал фильм о Байкало-Амурской магистрали. Так что над подобной белибердой мы с вами можем посмеяться вместе.
Американец приосанился, как боксер, чуточку меняющий свою стойку, чтобы следующий удар получился еще более сочным и адресным.
- Тогда расскажи мне анекдот о Горбачеве.
От подобного нахальства во рту появился неприятный сладковатый привкус. Надо же быть столь безразличным к своему герою, чтобы топить его и млеть от удовольствия! Да, многое изменилось к лучшему, но ведь и ежу понятно - за длинный язык везде можно схлопотать по морде, не только в СССР. Поэтому, тоже расправив плечи и выпятив грудь, я довольно жестко отверг коварное предложение своего губителя.
- Я анекдоты по заказу рассказывать не привык. И не надо смотреть на меня так осуждающе. Я не девица, мечтающая выйти за тебя замуж, и совсем не ломаюсь. Просто всему есть свое место и свое время. Чтобы понимать это, необязательно прилетать на Землю из созвездия Гончих Псов. Возникнет повод, ситуация - выполню твою просьбу, даже при десяти включенных камерах. Но предупреждаю заранее - в отличие от всех наших предыдущих вождей анекдоты о Горбачеве очень доброжелательные.
Гольдман приказал погасить софиты и устало закрыл глаза. Потом поднялся с кресла и увел свою группу в смежную комнату. О чем они там судачили - не знаю. Но следующий дубль, гладкий и спокойный, был сделан с ходу. И только в Нью-Йорке, просмотрев у друзей записанный с эфира фильм, я обнаружил трюк, которым часто пользуются со дня изобретения звукового кино, - после вопроса и первой фразы текст микшируется и за кадром диктор наговаривает то, что сочинили сценаристы.
Слава Господу, что в середине восьмидесятых лубянские аналитики, выуживающие в американских средствах массовой информации антисоветскую крамолу, либо уже были отозваны в Москву, либо переброшены на другие участки невидимого фронта.
Следующей встрече с американцами суждено будет стать началом конца всей моей прежней жизни. Грядущие изменения оказались настолько непредсказуемыми, что, заикнись о них даже великая ясновидящая Ванга, я все равно покрутил бы пальцами у виска.
Свободное копирование
