Черный сентябрь Мюнхена - 2

Пиво, пиво и еще раз пиво!

Право проведения Олимпиад получают не страны и их выдающиеся промышленно экономические регионы, а конкретные города, инфраструктура которых обладает необходимым потенциалом переварить колоссальные людские потоки, обеспечить безукоризненное проведение спортивных турниров, накормить, развлечь, защитить, наконец, сотни тысяч зрителей и участников, объединившихся под белым Олимпийским стягом.

Эмблема игр - "Счастливая спираль" - впервые не выражала ничего конкретного, позволяя своим абстрактно-футуристическим видом питать любую фантазию, отвечать самой нелепой трактовке и объяснениям. Я, например, сразу решил, что это разлетающиеся по кругу клочья хмельной пены, графически подправленные художником для симметрии. Так как пиво для Мюнхена и Баварии значит больше, чем вода для океана, бархан для пустыни и поцелуй царевича для спящей красавицы, олицетворяющий жизнь, любовь и удовольствие в одной упаковке.

Поили нас на убой, за марки и бесплатно, за завтраком и у телевизора, в музеях и аптеках, на брудершафт и просто за компанию, в которой можно было лепетать на любом языке, но опорожнить кружку следовало до дна.

Фрау Лиза, следовавшая за мной тенью, постоянно сливала свою порцию в мои бокалы. Но при ее конструкции жирок мог набежать лишь в том случае, если бы ее привязали к дубовой бочке или ввели в пищевод никелированный насос. Зато прямо на глазах раздавался вширь Георгий Васильевич.

В Мюнхене нас разместили в небольшой симпатичной гостинице "Таненбаум" - "Елочка". И с Меканцишвили тотчас приключился анекдотичный казус. Всем нам отвели одноместные номера - крошечные комнатенки с раковиной, унитазом и гибким шлангом-душем, отгороженных китайской ширмой, одним стулом, столиком-тумбочкой с ночником и книжной полкой до потолка, из которой выдвигалась узенькая кровать. Не "Шаратон", но жить можно. Публика была довольна. Только Васильевич ходил мрачнее тучи, постоянно ворча себе под нос. Я поинтересовался причиной его плохого настроения.

- Почему никто из этих сволочей, кроме тебя, шалопая, ничего не спрашивают. А как раз такому провокатору, как ты, нельзя ничего рассказывать. Засмеет вся Грузия. Но и терпеть больше нет сил.

Уже целые сутки Василич спал на полу.

- Георгий Васильевич, честное слово, - доверительно зашептал я, - буду могилой. Скажи, что произошло.

Добряк горестно вздохнул:

- Мне дали стоячий номер...

Я ничего не понял.

- В каком смысле стоячий? Не в лифте же ты живешь?

- Почти. Мне не на чем лежать.

Не веря в происходящее, я потребовал показать злополучные "апартаменты". Входим. Обстановка зеркально идентична моей.

- Вот! - кинув он головой.

- Что вот? - недоверчиво переспрашиваю, все еще подозревая подвох.

- Сынок, ты или слепой, или думаешь. что у меня галлюцинации. Не видишь - кровать тю-тю! - взорвался спортивный босс районного масштаба.

Я подошел к стеллажу, потянул за маленький рычажок и восстановил мебельный фонд в полном объеме.

Меканцишвили зарычал, как подстреленный лев, молнией метнулся к причине своего позора и так пихнул кровать ногой, что она чуть не вылетела через окно на улицу.

Я, как и обещал, сохранил тайну. Только иногда, видя, что он расслабился, заговорщицки подмигивая, громко интересовался, как ему спится по ночам, не скрипят ли пружины, на замечал ли он клопов. Георгий Васильевич мгновенно тускнел, съеживался и долго презрительно смотрел в мою сторону, наверно, проклиная не только практичных немцев, а и бессовестную судьбу, которая свела нас под одной крышей.

Но вернемся к "Елочке". Гостиница принадлежала иммигрантке из России фрау Зинаиде, попавшей в Германию вместе с родителями еще до революции. Обслуга утверждала, что нашей энергичной и веселой экс-соотечественнице уже стукнуло восемьдесят. Но это был как раз тот случай, когда возраст абсолютно не соответствовал ни внешнему виду, ни характеру человека.

С утра напомаженная и красиво причесанная, она вихрем носилась по этажам своего отеля, звонким голосом подгоняла горничных, муштровала официантов, консультировала поваров. Могло показаться, что в здании обитает с десяток ее двойников.

А потом, склонившись над картой, вместе с водителем нашего автобуса Питером Клайном выбирала короткие маршруты к стадионам и спортивным залам. И с большим советским флагом во главе колонны своих постояльцев штурмовала олимпийские объекты.

Мюнхен, Бавария, Германия, весь мир проникся духом огромного праздника, не умолкавшего ни днем, ни ночью. Пошли первые рекорды, медали, появились новые имена и новые герои. Мои друзья, за которых я очень переживал, пока только приближались к внешней ступени пьедестала почета. Борец-вольник Леван Тедиашвили, дзюдоист Шота Чочишвили, баскетболисты Зураб Саканделидзе и Михаил Коркия станут чемпионами. Но как мучительно ожидание, и сколько еще тревожных минут и часов должен отмерить турнирный хронометр!

Организаторы составили интересную культурную программу, особое внимание уделив почетным гостям игр, которые придавали им дополнительный блеск, хотя уже много лет не выходили на арену.

Звездой номер один, самым популярным гостем Олимпиады был легендарный Джесси Оуэнс, тридцать шесть лет назад, на последних предвоенных играх, давший пощечину армейскому психопату Гитлеру, которому так хотелось именно в своем «фатерленде» на практике подтвердить верность бредовой идеи об исключительности арийской расы. Мне удалось получить автограф выдающегося легкоатлета ХХ века, я бережно хранил его под стеклом. Увы, в смутное время начала девяностых бесценный листок исчез из моей тбилисской квартиры. Бесследно и навсегда.

Сплетни как приправа к острым поединкам

Олимпиада – великое изобретение человечества. Пожалуй, аналогичное, но без положительных эмоций и одобрения, можно сказать о противостоянии людей на поле брани. Та же предельная концентрация всех физических и психологических ресурсов, тактические уловки и стратегические неожиданности, коварство и мужество, радость и отчаяние. Лишь победа разводит атлетов и воинов по разным углам. Межа, проложенная между мирными спортивными форумами и кровопролитными военными конфликтами, как вспаханная пограничная полоса, с древности оберегалась от заступов, считалась неприкосновенной, сродни статусу языческих храмов и признаваемых небожителями идолов. Цари и философы, поэты и полководцы, мудрецы и шарлатаны неукоснительно подчинялись ставшему врожденным правилу – когда в Афинах от луча Зевса зажигается магический огонь, - саблю в ножны! В тысячелетия ушел лавровый венок не только символом красоты тела и духа, а и олицетворением превосходства разума над звериными инстинктами, вынуждая даже врагов протягивать друг другу руки. И пронесла цивилизация эту традицию через века и поколения, не думая и не гадая, что в ночь с четвертого на пятое сентября 1972 года уронит на землю свой славный штандарт, всегда занимавший достойнейшее место среди всех святынь и реликвий.

Нельзя сказать, что до наступления жуткого часа «Х» на праздничный Мюнхен не набежало ни одно облачко. Например, в прямом репортаже из столицы игр лондонский еженедельник «Нью Спортсмен» поместил комментарий своих специальных корреспондентов, окативший холодным душем организаторов Олимпиады и даже официальные власти ФРГ. Была запущена гремучая информация о беспрецедентных махинациях и коррупции, в которые оказались вовлечены члены Национального Олимпийского комитета, строительные магнаты, владельцы ресторанов, представители государственных структур всех уровней.

Английский таблоид вцепился острыми зубами в ажурную крышу главного стадиона, благодаря которому среди немецких подрядчиков появилось несколько новых миллионеров, перечислил пустующие или бросовые земли, проданные спекулянтами за баснословные суммы, описал рекламное кругосветное путешествие 12 руководящих членов комитета (вместе с женами и приятелями) для «изучения» зарубежного опыта. Из «жареных» фактов общественность изумили разоблачения британских газетчиков о дружеских связях одной из фирм по продаже пива и закусок с баварским политиком Штраусом, об аферах с билетами, о разросшейся сети публичных и игорных домов.

Как оказалось, многое просто списали на счет прекрасных и необходимых играм объектов – автострады, метро, отелей, реконструкцию города и спортивных арен.

Если бы знать заранее, что все перечисленное выше – жалкие шалости, водевильные интрижки, которым бесноватые мусульманские боевики могли только ухмыльнуться.

Гром среди ясного неба

В начале осени, несмотря на то, что во всех странах, на всех континентах суточный рабочий день планировался с учетом теле- и радиотрансляций, а количество единовременных зрителей и слушателей перевалило за миллиард, болельщики с интересом косились в сторону США и Канады, где впервые в истории свели клюшки лучшие игроки профессионалы из НХЛ и советская ледовая дружина, в которой сверкали великие хоккейные таланты – Валерий Харламов, Александр Рогулин, Вячеслав Третьяк, Анатолий Фирсов.

В Германии, в перегруженной олимпийской тематикой сетке передач, места для репортажа о первом матче не нашлось. И по просьбе руководителей олимпийской команды СССР в международном пресс-центре высвободили специальный канал для приема изображения из Москвы. В ночной вояж по олимпийской деревне отправилось человек двадцать, заранее отобранных и предупрежденных. Естественно, это был председатель Госкомспорта, бывший комсомольский вожак Сергей Павлович Павлов, несколько его заместителей и бонзы от журналистского корпуса, на аккредитационных карточках которых значились всемирно известные и не очень любимые коллегами из других стран агентства и редакции – ТАСС, «Правда», «Известия», «АПН», вплоть до «Сельской молодежи». Я был единственным, у кого на пластиковом удостоверении личности значилось простецкое «Турист», что не давало никаких прав шататься под луной по строго охраняемой территории. Но я входил в узкий круг приближенных его спортивного Величества товарища Павлова, так как еще со студенческих лет дружил с его дочерью Людмилой, которую спустя несколько лет тайно обвенчал в грузинском кафедральном соборе Светицховели во Мцхета с обаятельным Володей Бродским, которого на дух не переносил будущий тесть. К сожалению, вскоре после свадьбы Владимир скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности, так и не успев нарадоваться маленьким Иваном, в пять месяцев оставшимся без отца. А Людмила уже в восьмидесятых вышла замуж и сейчас проживает в Берлине, хотя подробностей о ней не знаю никаких. Но это так, для полноты общей картины и объяснения моего присутствия в непосредственной близости от эпицентра событий, перевернувших мир.

Один из подручных Сергея Павловича доставил меня от гостиницы неувядаемой маргаритки фрау Зины до места сходки, и вся группа двинулась вдоль невысокого декоративного забора искать вход, через который можно было бы дойти до демонстрационного зала. Но ни в левом, ни в правом концах пролета длиной почти в километр дверей не оказалось. Чтобы не опоздать к началу матча, изрядно взбодренные янтарным пивом и возбужденные предстоящим зрелищем «патриции» от спорта и средств массовой информации, как махровые безбилетники, гурьбой перемахнули через ограждение и попали прямо в лапы патрульных с такими свирепыми псами на поводках, что мне сразу же захотелось обратно в «Таненбаум», но не к алчной к любой мужской особи престарелой хозяйке, а к моему вынужденному сторожу переводчице Лизе, сидящей сейчас, наверно, на не разобранной постели. Конфликт, конечно же, был быстро разрешен, полицейские не только великодушно извинились, а и проводили нас до заветной цели.

Не буду вспоминать подробности матча, вошедшего в золотую сокровищницу мирового спорта. Он сродни выдающемуся научному открытию, шедевру искусства, жемчужине литературы. Всему, что возвеличивает человека над природой, воздавая ей должное за дарованные жизнь и право на самовыражение.

Стало светать. Не так быстро, как в июле, но все равно еще по-летнему мощно и уверенно. И вдруг началась такая кутерьма, словно небосвод рухнул со всех опор на не отошедшую от сна планету. Позже выяснилось, что в четыре тридцать утра точно в том месте, где недавно задержали нас, символическое препятствие легко преодолели молодые люди в спортивных костюмах с огромными сумками наперевес. Стражники, убаюканные предыдущим эксцессом, деликатно показали им спины, и террористы без проблем проникли в павильон № 31, где были расквартированы члены израильской олимпийской сборной. Несколько устрашающих выстрелов сразу лишили жизни двух тренеров, так и не понявших, что происходит.

Клокотал невообразимый гул из людских воплей, рева автомобильных моторов и пронзительного стрекота армейских вертолетов, гроздьями повисших над олимпийской деревней. Пресс-центр наводнили растерянные и перепуганные военные и агенты безопасности в штатском. Но почти все с оружием в руках. Нас тщательно обыскали и приказали не покидать помещения. А еще лучше - сидеть на одном месте, чтобы не путаться под ногами.

Именно тогда раз и навсегда телевидение вырвалось в оперативные лидеры, так как камеры, установленные в непосредственной близости от «лобного места», ни на секунду не отвели в сторону свои объективы. Мы сидели перед огромным экраном, от которого разбегались сотни мониторов поменьше. Везде мелькали кадры захваченного спального корпуса. Вдруг на площадь перед этим зданием буквально влетел бежевый «джип». Из машины не спеша вылез высокий статный мужчина средних лет. Он демонстративно вывернул все карманы, показывая, что не вооружен, медленно подошел к входной двери и скрылся в проеме. Минут через сорок парламентер, названный диктором руководителем то ли баварского, то ли немецкого полицейского ведомства, спокойно и с достоинством провел импровизированный брифинг. Оказывается, все боевики молоды – младшему на вид нет двадцати, остальные чуть постарше. А главарь изъясняется на превосходном немецком. Потом, когда загалдевшие репортеры умолкли, добавил:

- Я общался с ним на английском и французском. И оба эти языка тоже оказались абсолютно безупречными.

Кто-то из наших недовольно прогнусавил: «Пижон!»

Много позже выяснилось, что большой полицейский чин был совсем не позером, а интеллектуалом и умницей, которому предстояло принять самое активное участие в будущем переделе политической карты мира, поглотившей Советский Союз вместе со всем социалистическим лагерем. И звали этого «пижона» Ганс-Дитрих Геншер.

Быть или не быть

Бездарная операция по освобождению заложников подверглась жесточайшей обструкции абсолютно всеми – и мировым сообществом, и причастными к трагедии людьми, и теми, кто просто по-человечески переживал за судьбы попавших в плен спортсменов. Остро встал вопрос о возобновлении соревнований.

В первом утреннем выпуске телевизионных новостей в сентябре (увы, в мой день рождения) канцлер ФРГ Вилли Брандт, лишенный бессонницей привычного лоска, пробубнил заявление своего правительства, переложив принятие окончательного решения на Международный Олимпийский комитет, хотя ожидалось, что власти ФРГ займут более активную позицию. Брандт сказал буквально следующее:

- О каком продолжении игр может идти речь, когда над нами нависла тень двадцати гробов. Но имеем ли мы право срывать самые глобальные соревнования современности из-за кучки экстремистов? Правительство Германии в растерянности, решающее слово мы оставляем за руководством МОК.

А дальше произошла настоящая мистика. Канцлер, зачитав текст, положил белый лист перед собой. Но тот, едва коснувшись поверхности стола, вдруг птицей взмыл вверх, поймал незримый воздушный поток и медленно поплыл мимо оцепеневших операторов и режиссеров в дальний угол студии. Камеры, естественно, сопровождали его до самой посадки. И этот кадр растиражировали все телевизионные каналы мира. Кто знает, может, и прав был обозреватель Би-Би-Си, сказавший, что это души погибших прощаются с Мюнхеном?

После короткой панихиды перед ратушей тысячи людей устремились к главной арене, чтобы услышать ответ на вопрос, вынесенный в подзаголовок: «Быть или не быть?»

И когда президент МОК Эверел Бренджедж подошел к микрофонам, напряжение достигло кульминации. Он произнес два слова, спасших мировой спорт от реального кризиса и возможных катастроф.

- Олимпиада продолжается!

Понятно, что все оставшиеся дни на 90% состояли из грусти и печали. Но огонь, полыхавший в чаше над стадионом, символизировал преимущество добра над злом. И торжество жизни над смертью!