28

28[1]

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь!

Проступки чужие, говорит один древний Писатель, не раз подавали мужам благомыслящим мысль к мудрым постановлениям. Последние неустройства в Западных областях России, благостию Божиею, счастливо конченные, доказали ошибочность системы отделения наших Поляков, пагубной при народных предрассудках мелкого и несбыточных желаниях высшего дворянства. В другом месте упомянуто мною, что истребит те и другие надлежащее воспитание нынешнего поколения. Велика честь, велика слава Правительству за снисхождение, оказываемое народу побежденному, дозволением иметь свой Университет, учиться на своем языке и т. п.: но, кажется, мы зашли в этом слишком далеко. Я знал Поляков, воспитанников казенных учебных заведений, кои не умели Русской грамоте; скажу более, в мое время в некоторых не было средств к изучению России. Полезно, нужно снисходить к Полякам в этом случае; ибо иначе не заставишь их посылать детей в наши школы: но не будем выпускать из виду главного, что воспитанники, оставаясь Поляками, должны в то же время быть Русскими. Винили Виленский Университет, что он способствовал брожению умов в Польских областях. Это справедливо, но от чего? Не от вольномыслия, которое, если было <действительно>, было совершенно ничтожным; а именно от этого пренебрежения знакомить учащихся с Россиею. Литва или Украина Польская не то, что Финляндия или Ост-Зейские области: там народные предубеждения, исторические воспоминания, и самое восстановление Царства Польского, управляющегося самостоятельно, не дают забывать жителям, что они завоеваны. Чем истребите это, как не старанием слить их в одно с нами, не направлением их воспитания? Под направлением же разумею всю общность образования, а не несколько правил, преподанных мимоходом. Мы, в школах, видели в законе Божием обязанность служить Русскому Царю, повиноваться Русским властям и пр.; в Словесности Русской искусство выражаться на родном языке; в Русской Истории, Географии судьбу наших предков; описание нашей земли. Так все роднило нас с Россиею; вливало в нас любовь к отчизне. Напротив, в воспитании Поляков, без исключения светском и духовном, Россия была делом посторонним, и даже едва ли об ней упоминали, а во всем вышесказанном выставляли им Польшу, Польшу уничтоженную. И вот что главнейше порождало мечты, которые кружили головы тамошним молодым людям; что питало их неприязнь к нам.

*-- И без всякой вины Учителей, которые, может быть, сами не ведали, что бросали семена неудовольствия. --*

Хотите ли положить этому конец? Истребите причину, и уничтожатся действия. Перемените направление воспитания: ослабьте Польское, усильте Русское; подчините первое второму главнейшему. Старики перемрут, останутся одни питомцы Ваши, Поляки происхождением, Русские душею. Конечно, нельзя ручаться, чтоб и тогда не было мятежей; ибо, пока не переведутся люди, не переведутся властолюбцы и мечтатели: но Вы будете спокойны; Вам нечем будет упрекнуть себя.

Впрочем, сколько могу судить по журнальным известиям, сие обстоятельство не ушло от прозорливости нынешнего Правления. Учреждение Белорусского Учебного Округа[2], кадетских корпусов в Полоцке и Елисаветграде[3] и, наконец, причисление Украинских Губерний к Харьковскому учебному округу[4] принесут, без сомнения, благотворные плоды. Но есть другая отрасль образованности, столь же важная, воспитание духовное, которое доселе, кажется, мало обращало на себя внимания. Последние события показали влияние духовенства в Польских областях. Объяснить оное не трудно. Отличительное свойство шляхты, набожность: качество похвальное, но, при малообразованности сего сословия, опасное, если будет руководимо священниками изуверами. Твердят, изуверство принадлежность Католицизма; но так говорит клевета или незнание. В высших оно исчадие властолюбия и кичливости ума; в низших невежества или превратного воспитания. Ксендзы Польские (наши), за весьма малыми исключениями принадлежат к разряду мелкого дворянства и разделяют его предрассудки. Не найдете между ними вольнодумцев или свободномыслящих; редко даже волнует их желание народной самобытности, предполагающее возвышенность чувств, до которой они не доходят. Характеристическая их черта, национальная ненависть к Москалям, чувство, с коим они вступили в духовный сан и которое, как Ваше Высокопревосходительство можете заключить из вышесказанного, от воспитания, если не усилилось, по крайней мере не ослабело. И оно-то источник их изуверства; оно подняло их и в нынешние мятежи. Заметьте притом, что они занимаются также обучением народа. В большей части монастырей, во многих приходах находятся светские школы, преимущественно первоначальные. Не преподается в них, правда, ничего предосудительного, воспитанникам не сообщают правил вредных: но и не внушают тех чувств, какие желательно б было видеть в Поляках. Да и одного обстоятельства, что Начальники школ не такие люди, на коих можно положиться, довольно для пробуждения справедливых опасений.

Предстоит вопрос: Какие же способы имеет Правительство, не нарушая правил терпимости, не касаясь догматов Веры; словом, не выходя за черту отличающей его умеренности, дать воспитанию духовенства соответствующее с целию направление? Вопрос чрезвычайно важный, от разрешения коего зависит прочное спокойствие Западных наших областей, едва ли не одних, кои, по положению Географическому и нравственному, еще доступны покушениям врагов России. Ибо как воспитание одного лица дает направление его последующей жизни, так воспитание целого сословия или народа есть основа его образа мыслей и поступков.

В нахождение мое в Подолии, я был молод, ветрен, занят делами семейственными и, глядев на вещи мимоходом, не смею теперь браться за решение столь важного, столь щекотливого дела. Поверхностность или догадки здесь не у места: Вам нужны сведения основательные, положительные; заключения общие, а не основанные на одном или двух событиях: а потому, если б и хотел что-нибудь сказать, поневоле удержишься, дабы Вас не ввести в обман и самому не прослыть легкомысленным. Итак, не отвечая прямо на вопрос, который не по моим силам, ограничусь, ободренный Вашим снисхождением, общими замечаниями о сем предмете, счастлив, если они сколько-нибудь будут споспешествовать вышеизложенной цели.

Нигде, может быть, положение Правительства не затруднительнее, как в делах, имеющих соприкосновение с народным вероисповеданием, особенно если оно не господствующее в Государстве, а терпимое. Конечно, всякий, коего религиозные понятия очищены просвещением, очень понимает, что меры против служителей церкви нимало не касаются самой Веры; но толпа не рассуждает. Слепое орудие тех, кои принимают на себя труд ею двигать, она видит иногда в самых невинных переменах посягательство на Религию; а одна уже эта мысль, не говоря о последствиях, есть зло. Притом в наших Польских областях менее светских священников, чем монахов, принадлежащих к различным орденам: Доминикан, Францисканцев[5] и пр. Каждый орден имеет свои правила, которые дают направление образу мыслей, просвещению, всему быту его последователей. Каких трудов будет стоить согласить виды Правительственные, одни и те же, с сим разнообразием мнений! Наконец, третье обстоятельство: таковые перемены, для большей прочности, потребуют, может быть, согласия Римского двора, который также имеет свои предрассудки. Не спорю, он не будет в силах отказать в справедливых требованиях: но одна уже необходимость переговоров повлечет за собою усилия и трату времени. А посему, буде есть способ привести Католическое духовенство мерами побочными, чисто гражданскими, к той цели, какую Вы можете иметь при непосредственном на него действии; то, несомненно, сей способ предпочтительнее.

Мне кажется, большую часть существующего зла отвратит постановление: чтоб впредь никто не вступал в духовное звание у Католиков, не кончив курса Наук в каком-либо светском учебном заведении, и аттестат о сем представлял Начальству вместе со свидетельством о дворянстве. Поелику в каждой Польской Губернии находится, по крайности, по одной Гимназии, и определены известные годы, прежде коих не облачают в священство; то затруднения в том не предвижу. Ибо юноша, в 18 лет вышедший из училища, будет иметь слишком довольно времени для новицията[6] и приготовления к званию Пастыря церкви: да и познания, какие ему именно для сего останется приобрести, требуют уже некоей зрелости ума. Польза же:

1-е. Воспитанник, обучавшийся в заведении, на которое Правительство имеет непосредственное влияние; вышедший оттуда, уже в некоторых летах, с тем направлением, какое Правительство захочет ему дать, по вступлении в Семинарию, менее будет доступен впечатлениям, кои там получит, если б случились между ними противные нашим видам.

2-е. Просвещение, а за тем весь нравственный быт духовенства улучшится; и будет более приспособлено к потребностям других сословий. Эту массу, мертвую, цепенеющую в предрассудках, по наследству передаваемых из рода в род, коих действия столь пагубны, Вы ее подвигнете: а сия жизнь, сие движение приведут за собою уничтожение самих предрассудков. Священники Польские научатся быть гражданами, прежде чем соделаться священниками. Вы сблизите их с Собою; они, в свою очередь, сблизят с Вами лица, на кои будут иметь влияние.

Наконец, 3-е: Духовное воспитание в Семинариях или монастырях сделается частным в строгом смысле: и таким образом, не трогая духовенства <прямо>; отклоняясь ото всего, что в очах толпы казалось бы, касается Религии, под благим предлогом доставить церкви достойных пастырей, Вы ограничите монахов преподаванием одних богословских предметов, без примеси гражданского, которое, сколько сужу по духовным лицам, с коими встречался, не соответствует, да едва ли может соответствовать, желаемой цели; а если б соответствовало, то потому уже не должно быть терпимо, что выходит из-под Вашего надзора.

С другой стороны, дабы не стеснять тех, кои по разным обстоятельствам в жизни, захотели бы посвятить себя монашеской жизни в зрелом возрасте, можно в пользу их сделать исключение, с предостережением однако ж не давать им приходов: так ограничите круг их действия стенами монастырскими.

Лучше, вернее, действительнее сего средства к исправлению католического духовенства я не вижу: но из сего не следует, чтоб его не было.

*-- Не спорю, сие постановление не покажется, может быть, Риму, которого неизменная политика отделять духовенство от других сословий, как тело особенное, от него одного зависящее. Но, умалчивая, что сие правило не может быть терпимо ни в каком благоустроенном Государстве, подавно где Правительство не Католическое, не вижу, под каким предлогом Римский Двор изъявит свое неудовольствие. Вы нимало не трогаете духовенства; подчиняете означенной мере лица светские, прежде чем они сделаются духовными. Притом, полагаю, в сем отношении помогут и современные политические обстоятельства. Папа, как светский Государь, обязанный поддерживать престолы, недавно сам пострадавший от мятежей[7], вероятно, откажется от притязаний, допущенных в Средние века, неуместных при нынешнем просвещении.

Замечу мимоходом, что вышеозначенное постановление полезно было бы распространить на Русское городское духовенство. Ничто столько не сблизит его с другими сословиями, как одинаковость воспитания. Мы имеем много ученых священников, весьма мало просвещенных: потому что им вообще недостает общего образования, которое должно служить основанием частному, и одно отличает человека просвещенного: а в Семинариях они сего образования не получат. --*

Притом, может быть, сверх воспитания найдутся еще другие способы сделать из Польских священников добрых граждан. Правительство прозрело зло: повязка спала с его очей. Последнее время показало, что в Польше между духовными лицами есть ему неприязненные. Зла большого нет, если эта неприязнь происходит от превратного нрава самих лиц: но буде ей способствуют обстоятельства посторонние, касающиеся духовенства вообще, необходимость велит пещись об их отстранении. Вы погасили пожар, побороли мятеж и теперь сильнее, чем когда либо. Тяжкое в другое время, ныне будет принято безропотно. Пользуйтесь выгодою победителя: Вы не употребите ее во зло. Государь Император доказал миру, что Он одарен духом твердым и неразлучной его спутницей -- умеренностию в счастии и невзгоде. Меры же решительные не суть насильственные; напротив, часто служат лучшим предохранением от насилий. Но для успешного врачевания болезни нужно знать ее совершенно, дабы в противном случае не употребить лекарств раздражающих, где пользуют смягчительные. Вот почему полагаю, полезно будет отправить с сею целию, частным образом в Польские наши области одного или нескольких Поляков, Католиков, людей надежных, с духом наблюдательным, дабы, внимательно присматриваясь, прислушиваясь, собрать сведения, кои, сообщив Вам полную картину нравственного и умственного быта тамошнего Духовенства, поставили бы Вас в возможность принять относительно к нему спасительные меры.

Скажут: к чему отправлять нарочных? Есть-де на то местные Начальства: они имеют более способов, более удобства для собрания потребных сведений, чем путешественник, которому недостанет времени вникнуть в предмет. Мне кажется, это возражение не совсем справедливо. Духовному Начальству нельзя в этом случае верить; ибо оно имеет свои предрассудки. Светское же ошибется именно потому, что оно Начальство. Где дело идет об узнании нравственного расположения сословий, даже лиц, там власти, по какому-то приговору судьбы, облечены туманом, коего иногда и лучшая воля не в силах рассеять. Дабы уведать свойства людей, нужно обращаться с ними лично: в беседах обыкновенных, по видимому посторонних, следить их понятия, мысли, степень образованности. Какие средства имеет на то Губернатор, или всякий другой, особенно если он иноверец? Может быть, удастся ему сойтись с лицами высшего Духовенства; но как сблизится с приходскими или сельскими священниками, которые в сем случае гораздо важнее, потому что действуют на круг обширнейший, на людей более покорных их влиянию? И какое преимущество иметь будет простой путешественник, перед коим не скрываются, потому что не чают в нем наблюдателя; почитают его единомышленником! Главное только, чтоб сей последний ездил не с закрытыми очами; был сам свободен от предрассудков и проникнут важностию своего поручения.

Примите при сем, Милостивый Государь, уверение в глубоком высокопочитании и совершенной преданности, с которыми честь имею пребыть

"30-го" Сентября, 1831.

Вашего Высокопревосходительства

Всепокорным слугою.

Александр Корнилович.