Раз уж вспомнился Богословский институт, невозможно не рассказать случай с архимандритом Иоанном. Он любил покушать и умел сам себе приготовить. За это студенты прозвали его отец Молоховец (фамилия составительницы старинной кулинарной книги). Весело рассказывали, как один благочестивый шофер приобрел собственную машину и хотел ее освятить. Пригласил отца Молоховца отслужить молебен. Тот рассудил, что автомобиль можно назвать храминой и взял чин освящения дома. Все шло благополучно, пока отец архимандрит не возгласил: «О еже стояти храмине сей недвижно на камне сем!» Произошло общее замешательство.
И еще любили вспоминать, как добрейший Владыко Евлогий принимал желавших поступить в институт. Однажды перед ним предстал немолодой армянин и, акцентируя букву «а» и пронзительно произнося «и», сказал: «Владыка святый! Я очень много в жизни пострадал от женщин и пришел теперь к вам успокоиться!» Говорят, что он испуганно вылетел из комнаты — так вспыхнул гневом Владыко.
Душой Богословского института был о. Сергий Булгаков. Я даже не решаюсь рассказывать о нем — слишком велика дистанция. Я его всегда чувствовала великим — несмотря на простоту и доброту его отношения. К сожалению, повороты в моей судьбе трижды полностью уничтожали мою переписку. В марте 1949 г. при обыске погибло письмо из Парижа с описанием последнего года жизни о. Сергия. Уже оперированный по поводу рака горла, не имея возможности говорить, он продолжал совершать богослужения. Безмолвные. Собиравшие много молящихся.
По воскресеньям наша столовая была закрыта, и мы частенько всей компанией, вместе с нашими умными и остроумными мужчинами уезжали в окрестности Парижа. Чаще всего это был Буживаль, Марли или Фонтенбло. Нашим «путеводителем» всегда был Юрий Павлович Казачкин, спортивный, подтянутый, с картой той местности, куда мы отправлялись. За участие в Сопротивлении он был весной 1943 г. арестован, отправлен в Бухенвальд, чудом вышел живым, правда, с совершенно расстроенным здоровьем.
Свободное копирование
