Южные "слухи" упорны относительно Киева: он, будто бы, взят Петлюрой - в соединении с поляками и Деникиным.
(Вот что я заметила относительно природы "слуха" вообще. Во всяком слухе есть смешение данного с должным. Бывают слухи очень неверные, - с громадным преобладанием должного над данным; - не верны они, значит, фактически, и тем не менее очень поучительны. Для умеющего учиться, конечно. Вот и теперь, Киев. Может быть, его должно было бы взять соединение Петлюры, поляков и Деникина. А как данного - такого соединения и не существует, может быть, если Киев и взят).
Большевики признались, что Киев окружен с 3-х сторон. Только сегодня (29-го августа) признались, что "противник (какой? кто?) занял Одессу". (Одесса взята около месяца тому назад).
Ах, да что эти южные "взятия". И мы - Россия, и большевики - наши завоеватели, в этом пункте единомысленны: занятие южных городов "белыми" нисколько не колеблет центральную власть и само по себе не твердо, не окончательно. Не удивлюсь, если тот же Киев сто раз еще будет взят обратно.
Хамье отъевшееся, глубоко аполитичное и беспринципное (с одним непотрясаемым принципом - частной собственности) спешит "до переворота" реализовать нахваченные пуды грязной бумаги, "ленинок", - скупая все, что может. У нас. В каждом случае учитывая, конечно, степень нужды, прижимая наиболее голодных. Помещают свои ленинки, как в банк, в бриллианты, меха, мебель, книги, фарфор, - во что угодно. Это очень рассудительно.
Лупорожего А-ва с нашего двора, ражего детину из шоферов, который для жены купил мой парижский мех - сцапали. Спекульнул со спиртом на 2 1/2 миллиона. Ловко!
А чем лучше Гржебин? Только вот не попался, и ему покровительствует Горький. Но жена Горького (вторая, - настоящая его жена где-то в Москве), бывшая актриса, теперь комиссарша всех российских театров, уже сколотила себе деньжат... это ни для кого не тайна. Очень любопытный тип эта дама-коммунистка.
Каботинка до мозга костей, истеричка, довольно красивая, хотя sur le retour, - она занималась прежде чем угодно, только не политикой. При начале власти большевиков сам Горький держался как-то невыясненно, неопределенно. Помню, как в ноябре 17 года я сама лично кричала Горькому (в последний раз, кажется, видела его тогда): "...а ваша-то собственная совесть что вам говорит? Ваша внутренняя человеческая совесть?", а он, на просьбы хлопотать перед большевиками о сидящих в крепости министрах, только лаял глухо: "я с этими мерзавцами... и говорить... не могу".
Пока для Горького большевики, при случае, были "мерзавцами", - выжидала и Марья Федоровна. Но это длилось недолго. И теперь, - о, теперь она "коммунистка" душой и телом. В роль комиссарши, - министра всех театрально-художественных дел, - она вошла блестяще; в буквальном смысле "вошла в роль", как прежде входила на сцене, в других пьесах. Иногда художественная мера изменяет ей, и она сбивается на роль уже не министерши, а как будто императрицы ("ей Богу, настоящая "Мария Федоровна", восклицал кто-то в эстетическом восхищении). У нее два автомобиля, она ежедневно приезжает в свое министерство, в захваченный особняк на Литейном, - "к приему".
Приема ждут часами и артисты, и писатели, и художники. Она не торопится. Один раз, когда художник с большим именем, Д-ский, после долгого ожидания удостоился, наконец, впуска в министерский кабинет, он застал комиссаршу очень занятой... с сапожником. Она никак не могла растолковать этому противному сапожнику, какой ей хочется каблучок. И с чисто королевской милой очаровательностью вскрикнула, увидев Д-ского: - "Ах, вот и художник! Ну нарисуйте же мне каблучок к моим ботинкам!"
Не знаю уж, воспользовался ли Д-ский "случаем" и попал, или нет, "в милость". Человек "придворной складки", конечно, воспользовался бы.
Свободное копирование
