Моя бабущка

Моя бабушка

Как у большинства людей, у меня тоже было две бабушки, которыми были  мама моего отца, и мать моей мамы. Но первую я практически не запомнил, она умерла, когда я был еще маленький.  Хотя первый год после моего рождения она жила у нас, и помогала выхаживать недоношенного ребенка. Но потом, когда я окреп, она вернулась в Николаевск-на-Амуре к своей дочери.  На память о ней осталась лишь одна фотография и имя – Клавдия Михайловна Вершинина. Это была её девичья фамилия,  после замужества она стала Щербаковой.

А вот другая бабушка, Ульяна Григорьевна Пастернак, в девичестве Бондаренко, запомнилась очень хорошо.  Впервые я ей увидел, когда мне исполнилось два годика,  и мои родители поехали навестить бабушку и дедушку, которые жили в деревне Малышевск, на берегу Амгуни, где дедушка было организатором и председателем местного колхоза.  Вот что написал об этом в своих воспоминаниях мой дядя Виктор Степанович Пастернак.  Он пишет, как их семья, так называемых «спецпереселенцев», попала на берега Амгуни.  Вначале о происхождении своей матери.

«Моя  мама – Ульяна Григорьевна Пастернак (девичья фамилия – Бондаренко) родилась в 1903 году в Тургайской области. Как мне запомнилось, мой дед по материнской линии – Бондаренко Григорий Романович с большой семьей, как и семья Пастернаков, в селе Бирия появился тоже как переселенец.

Кто же я по национальности? Мама моя, бесспорно, украинка. Отец говорил, что его родители – украинцы с Черниговщины, но мама говорила: «Слушай, Степан, какой же ты,  прости Господи,  хохол, когда ты – чистейший кацап «нерепаный»».  Я же для себя уяснил: «кацап» - это кличка, которой украинцы обзывали белорусов. Причем, они считали, что она более унизительна, чем для украинца кличка «хохол».

Далее идет повествование, как из Хабаровска  Степана Пастернака, обвиненного в пособничестве кулакам, сослали вместе с семьей на север Хабаровского края, в Кербинский район, где началась государственная добыча золота.

«Нашу семью погрузили в трюм речной баржи. «Спецпереселенцев» на ней было столько, сколько смогли натолкать в трюм и на палубу.  Долго мы плыли вниз по Амуру, а затем по его северному притоку Амгуни вверх до села Керби (с 1939 года после того, как в этом районе аварийно на болотах приземлился самолет «Родина» после беспосадочного перелета Москва - Дальний Восток под управлением трех летчиц-героинь Гризодубовой, Осипенко и Расковой, село и район переименовали в честь одной из них,  и назвали имени Полины Осипенко).  Затем перевезли еще дальше на север в глубь тайги на золотодобывающий прииск «Весенний» (это около 100 км от Керби).

В автобиографии моего отца появляется новая запись: «С ноября 1933 года работаю в системе «Союззолото» на приисках в Нижне-Амурской области в Кербинском районе.  О том, каким было существование в этих поселках, и пойдет разговор дальше.»

И дальше Виктор Степанович рассказывает, как трудно, если не сказать тяжко, пережили первую зиму «спецпереселенцы», да и потом была борьба за существование.  Продолжу цитирование воспоминаний своего дяди.

«Думается, начальство прииска заметило у моего отца определенные организаторские способности, потому что через год (в 1934 году) ему поручили организовать и возглавить сельскохозяйственную артель. В тех сложнейших северных условиях надо было создать такое подсобное хозяйство, которые выращивало бы для работников приисков картофель, овощи, да и молоко нужно детям. Так в 1935 году мы переехали на другой прииск, который назывался Веселый. После того, как на прииск завезли спецпереселенцев, его называли поселок. Весной того же года там приступили к первым посевным работам. В 1935 году на прииск Веселый переехала и вся наша семья.

И не случайно образованный на базе этой артели колхоз признавался лучшим в районе вместе  с  другим колхозом, где членами были такие же горемыки-спецпереселенцы.  Наш колхоз во время войны распахал новые земли в пойме реки Амгунь (ниже по течению на 25 км районного центра имени Полины Осипенко) и снабжал картошкой и овощами район и город Николаевск-на-Амуре.  Эти колхозы просуществовали 20 лет,  до 1954 года, когда Хрущев «амнистировал» «спецпереселенцев» (только непонятно, за какую провинность). Колхозникам выдали паспорта, и они разъехались по своим родным местам. Некоторые поселились в пригороде Хабаровска. А без них развалились и колхозы. И никто теперь поверить не может, что такие хозяйства были в тех северных местах.»

Подрастающие в семье Пастернаков дети учились в школе на Веселой Горке,  и жили в интернате.  Каждую неделю ходили домой за много километров.  Вот что пишет дядя Витя.

«Главная поддержка в те годы была из дома. Шли домой в субботу после занятий. Если занимались во вторую смену, то домой приходили почти ночью (от интерната до дома было 12 километров). Как только выпадал снег, становились на лыжи, которые нам делал наш односельчанин, мастер – золотые руки Тарас Калинович Колос, о котором я уже говорил. Дорога к дому шла через гору. Когда поднимались на вершину, считали, что уже дома. Если светила луна, съезжать с горы – одно удовольствие. Ехали быстро, только слышно, как лыжи постукивают по бугоркам, которые натаптывались лошадьми между дорожками, накатанными санными полозьями. По этому постукиванию лыж, которое разносилось в зимней ночной таежной тиши, мама узнавала, что мы минут через 15-20 будем дома.  Она нас всегда поджидала в это время, выйдя на улицу. Как услышит, сразу в дом, быстро все разогреет и на стол поставит.  Мы только зайдем, а там уже все готово. Потом мама раскрыла свой «секрет».

Дома она оставалась с Ниной и Аллой. Когда началась война, Нине было четыре годика, а Алле – только один.  Папы с нами в эти годы практически не было. Он с колхозниками поднимал целину в долине Амура ниже села им. П.Осипенко. До поселка Веселый около 100 км, но это считалось далеко, потому что дорога по Амгуни только зимой и ездили только на лошадях. На новом месте в первый же год войны колхоз в несколько раз увеличил посадку картофеля, который поставлял в основном в Николаевск-на-Амуре. В 1944 году отец перевез всю нашу семью к себе в Малышевск, и стало жить намного легче.  А до этого в течение всех военных лет мама вела все хозяйство одна с нашей помощью. Мы держали тогда корову, поросенка и куриц. Сажали в своем огороде много картошки, капусты и других овощей, которые росли на севере. Без этого мы бы не выжили. Сено и дрова заготавливали сами.  Зимой мама готовила еженедельно для нас – интернатовцев – борщи, супы, картофельное пюре, разливала молоко по мисочкам и замораживала на дворе, в кладовке. Из картофельного пюре получались вкуснейшие колобки, мы их сгрызали частенько мерзлыми, они нам казались вкуснее мороженного (вкус которого я узнал только в студенческие годы) И так каждую неделю, и каждую зиму в те далекие, тяжелейшие военные годы.»

Конечно, ничего этого я не знал, пока не прочитал воспоминания своего знаменитого родственника, который в 80-е годы работал председателем Хабаровского крайисполкома, заведующим Отделом ЦК КПСС, первым секретарем Хабаровского крайкома партии.  Он написал свои мемуары, которые были выпущены Хабаровским книжным издательством в 2006 году.

Для меня моя бабушка в те детские годы запомнилась тем, что он неё всегда приятно пахло молоком.  Игры у нас, мальчишек, проходили на свежем воздухе. Одна из самых популярных была игра в кавалеристов, когда мы, оседлав прутик верхом, бежали по улице, оставляя за собой шлейф пыли.  Бывало, подбегаешь к дому бабушки, а та уже поджидает с кружкой свежего парного молока и краюхой хлеба.  А иногда успевала приготовить блины.   Перекусишь, вернешь кружку бабушке, поблагодаришь и опять поскакал.  Младший сын  бабы Ули Вовка был всего на год старше меня, и как председательский сынок, был заводилой в нашей мальчишеской кампании.

Пастернаки, как настоящие крестьяне, не мыслили своей жизни без своей коровы. Каждый день рано утром бабушка доила корову и выгоняла её в колхозное стадо пастись. На завтрак уже было свежее молоко, и очень часто творог, сливочное масло собственного приготовления. Я помню сепаратор, с помощью которого получалось масло.  С тех детских пор я люблю два вида вареников – с творогом и с ягодой, лучше всего с голубикой.  А вот вареники с картошкой, капустой  для меня не настоящие вареники.

Однажды Зорька, как звали всех коров в семье Пастернаков, не пришла вместе со стадом.  Нас отправили искать ей. Не помню, кто был четвертым среди нас, но вот что был Вовка, его закадычный дружок Ванька Алейников, я и еще кто-то, сохранилось в памяти.  Идем мы по дороге вокруг поля ржи, и вдруг слышим из леса трест ломающихся кустарников. Мы отбежали к стоящему в поле комбайну и спрятались, считая, что так продираться сквозь кустарник  может только шпион. Вовка стоял, я присел на колено, а остальные залегли.  И в это время из кустов вышла на дорогу наша корова.  Мы так рванули к ней, что она испугалась и  повернула в обратно кусты. Но убежать от нас она уже не могла.  Наелась травы так, что бока её раздулись неимоверной ширины.

Несмотря на то, что колхоз в деревне Малышевск – это далекий север Хабаровского края, там выращивали очень хорошие урожаи картофеля, овощей – огурцов, помидоров, капусты,  лука, чеснока, были даже посевы ржи. Именно в этом колхозе я впервые увидел настоящий комбайн.  Естественно, тоже самое выращивалось и на подворьях колхозников, разве что рожь не сеяли. А вот ягод было много в лесу. Я помню, как в конце огорода подходил к забору, который назывался плетень, раздвигал прутья и пролезал мимо них в лес, который начинался сразу за огородом. Находил куст голубики, ложился по него, и по одной ягодке клал себе в рот.

Еще в первый наш приезд  мой отец, мастер на все руки, сделал бабушке летнюю кухню, о которой она мечтала. И тем самым заимел у неё самое большое доверие среди зятьев. В дальнейшем все работы, связанные с благоустройством домов и подворий, где жила бабушка, выполнял только её любимый зять Костя.  Она была уверена, что он сделает именно так, как ей хочется.

Летом на подворье в бабушки выращивали поросенка, которого наша семья увозила в Херпучи.  Поздней осенью, когда он подрастал, нагуливал жира, его забивали, и мама делала из него всевозможные деликатесы.  И кровяную колбасу, и холодец, и сальтисон,  на всю зиму лепили пельмени. Так что добавка к нашему столу в те голодные послевоенные годы была хорошей.

В 1954 году, после смерти Сталина, «спецпереселенцам» разрешили покидать свои поселения. И семья Пастернаков, в которой после отъезда старших сестер и братьев оставалась дочь Алла и младший сын Вовка, переехала в Хабаровск, где дедушка устроился директором подсобного хозяйства психбольницы. Работа ему знакомая,  он должен был выращивать на полях,  расположенных рядом с Ильинкой, картофель, овощи, ягоды и фрукты, молоко и молочные продукты  для питания больных в психбольнице. Основную рабочую силу  составляли небуйные психические больные, которые жили в специальных корпусах за высоким забором.

Семье директора подсобного хозяйства выделялась служебная квартира, весьма скромная, небольшой площади.  Но был огород, небольшой сад, стайка, где появилась собственная корова. Через несколько лет с помощью финансовой помощи детей семья построила свой дом.  В Хабаровск к бабушке и дедушке на лето привозили всех внуков. Дети Ульяны Григорьевны и Степана Васильевича жили на севере. Старшая, Шура, моя мама, в Херпучах, вторая дочь Лиза – в Охотске, сын Петр – в Сусанино, другой сын Виктор – в Комсомольске-на-Амуре.  Вот и привозили к бабушке с дедушкой всю ребятню школьного возраста на время летних каникул. Меня, старшего внука,  с моим братом Витей, кузин Таню, Наташу второй сестры Лизы, Таню и Люду от Петра, Галю и Таню от Виктора. Вечерами за столом собиралось по 15 человек, часто вначале кушали дети, а потом взрослые.  Сейчас я думаю, сколько же труда приходилось вкладывать бабушке, чтобы накормить такую ораву. Но все мы помогали взрослым пропалывать сорняки, собирать урожай, в конце лета копать картошку. Когда я подрос, меня стали брать на покос, ведь требовалось заготовить корма для коровы, да еще телка, который со временем шел на мясо. На подворье всегда были свиньи, куры, а вот уток я не помню.  И за всем нужен был хозяйский глаз бабы Ули. И не только глаз, она и сама она много работала, с раннего утра до позднего вечера копошилась на огороде, на летней кухне, дома.

Бабушка была малограмотным человеком, но её муж, Степан, регулярно вслух читал газеты, и бабушка разбиралась в политике партии и правительства. Особенно с тем пор, когда её сын Витя перешел на партийную работу в Индустриальный райком партии.  Иногда я слышал, как она спрашивался своего сыночка о трудностях  работы на таком посту, и очень гордилась, когда Виктора переводили на более высокую должность.

Я никогда не видел свою бабушку смеющейся, хотя все рядом хохотали до упаду. Лишь небольшая улыбка мелькали на её лице. Видимо, трудная жизнь в детстве и на «спецпоселении» сказалась.  Но недавно узнал от своих кузин, дочерей Виктора, который иногда привозил своих старших дочек к бабушке на зимних каникулах, а не со всеми, во время летних школьных каникул. Все же они жили в одном городе, и это сделать было проще. И Галя, и Таня рассказывали, как смеялась бабушка, рассказывая девчонкам какие-нибудь смешные истории. Очень живо интересовалась, как живут пионеры в пионерских лагерях, чем занимаются вожатые. Однажды сказала, что ей нравится такая работа – присматривать за пионерами, и в шутку попросила деда Степана устроить работать пионервожатой. Тем более что такой опыт следить за поведением школьников у неё был. Летом очень много внуков и внучек обретались вокруг неё.

После окончания школы я поступил в Хабаровский медицинский институт. Мне обещали общежитие, но только со второго семестра, так как строилось новое здание общежития на улице Пушкина, рядом с основным корпусом института.  Для знающих Хабаровск людей не составит труда представить, как мне приходилось  каждый день добираться в институт почти от Ильинки. Автобусы в этот колхоз не ходили, приходилось идти пешком примерно около получаса до остановки «Химфармзавод», садиться в трамвай, и 45 минут ехать до улицы Карла Маркса, чтобы потом за пять минут доходить до института. Занятия начинались с восьми часов, так что мне приходилось вставать в 5-30. Но еще раньше вставала бабушка, которая готовила мне завтрак и будила меня. Представьте  мой путь зимой, в мороз и ветер, который дует в Хабаровске почти постоянно.  А после занятий путь обратно.  И так шесть дней в неделю. Зимой к утру дом очень остывал, поэтому бабушка начинала топить печь, чтобы тепло по батареям водяного отопления согревало дом.  Я был очень благодарен моей бабушке за все, что она делала для меня.  Поэтому, возвращаясь из института, я носил воду из колодца, колол дрова и заносил поленья в дом, выполнял все работы по хозяйству. Разве что не убирал в стайке, где этим занимался дедушка.

Уже когда стал жить в общежитии, на выходные приезжал к бабушке, чтобы наносить воды, наколоть дров.  Да и что греха таить, хорошо поесть у бабушки. Ведь столовская пища мне не нравилась,  да и не могла восполнить растущий организм  во всех нужных ему инградиентах, в первую очередь в витаминах и микроэлементах. А наваристый борщ, который обычно варила бабушка на выходные, это позволял делать.

Запомнился такой случай. Я учился на первом курсе, жил в общежитии, но регулярно приезжал на подсобное хозяйство помочь по хозяйству. Володя в это время работал на Хабаровском судостроительном заводе слесарем-судосборщиком.  Так что мы могли видеться с ним только по выходным.  Поработав, напилив дров, расколов их в поленницы, наносив воды, мы с Вовкой садились в его небольшой комнатке, и начинала рассказывать друг другу свежие анекдоты, услышанные в институте и на заводе. В те годы очень были популярные анекдоты про Чапаева,  героем которых были Василий Иванович и его ординарец Петька.  Расскажем анекдот друг другу,  и смеемся. Вдруг шторочка, которая висела над входом в комнату, исполняя роль двери, открывается, просовывается голова бабушки, которая с такой укоризной говорит нам: «Как вам не стыдно нашего Петра обсмеивать». (Прим. – Петр – один из сыновей в семье Пастернаков).  Мы с Вовкой так и грохнули от смеха, а потом сказали бабушке, какого Петра мы обсмеиваем. Но только улыбка появилась на губах бабушки.

По жизни я не часто общался с бабушкой.  Больше с дедушкой, с которым ездил на покосы.  А вот бабушка явилась учительницей жизни для внучек, и многие из них с большой теплотой вспоминают бабу Улю.  Все её дети хорошо научились готовить,  даже сыновья, особенно младший, Володя, который является, по сути дела, настоящим поваром. Мне не раз и не два приходилось в этом убеждаться.  Да и внучки Таня, Галя, Ира очень вкусно готовят самые разнообразные блюда. Но не только умению готовить учила бабушка. Она давала много советов молодым девочкам, как поступать по жизни.  Не всегда молодежь прислушивается к ним, но потом многие мои кузины говорили, что не раз пожалели, что в свое время не прислушались к советам бабы Ули.

А Галя вспоминала, как бабушка иногда при них ругала своего мужа.  Ни одного матерного слова,  ни одного повтора, и,  тем не менее,  минут пять ругани.  Несмотря на это, бабушка уважала своего мужа,  хотя иногда посмеивалась над ним. При мне бабушка как-то вспомнила, как дед поехал на какое-то совещание в районный центр. Была у него папка. Ему приспичило в туалет. Представляете, какие туалеты в деревнях, деревянные, с дыркой в полу. Дед положил папку на крышу туалета, а потом ушел без неё. И потерял, уже посчитал, что и сама папка, нужная ему, и документы в ней, исчезли навсегда. Но в следующий приезд увидел её на туалете. Дедушка присутствовал при этом разговоре,  и, смеясь, подтвердил, что так и было.

Последние годы жизни бабушка часто болела. Однажды она лежала в городской больнице № 11, где я работал после службы на флоте.  И я часто навещал бабушку, разговаривал с врачами, и наши родственники были уверены, что лечение пройдет удачно.  Но онкология не всегда поддается лечению, и после тяжелой и продолжительной болезни бабушка умерла. Последний год за ней ухаживали старшие дочери Шура и Лиза, которые стали пенсионерками и переехали в  Хабаровск.  Забирать тело бабушки из морга родственники послали меня, как врача.  Я ехал в УАЗИке рядом с телом моей бабушки, и думал, что её жизнь закончилась, но память о ней, великой труженице, останется среди всех её родных.

Проститься с бабой Улей пришли все близкие, кто жил в Хабаровске, приехали родственники из Забайкалья.  Сейчас на Хабаровском кладбище, недалеко от центрального входа, целый пантеон, там похоронены бабушка с дедушкой, их сыновья Петр и Виктор, дочь Нина.  Эти надгробья всегда ухожены, потому что у Пастернаков  много родственников в Хабаровске, и посещая своих близких, они бывают и на могилах своих предков – Пастернак Ульяны Григорьевны и Степана Васильевича.