Экскурс в жизнь ДО и ПОСЛЕ Львова

 Экскурс в жизнь ДО и ПОСЛЕ Львова

 Еще на гражданке я оказался втянутым не в очень, как оказалось, приличную историю. Ко мне подошел Борька Гончаренко и сказал, что надо проучить Марка Пейсаховича, который обижает Серегу Бердяева. В это время Серега перешел в другую школу (я это сделал на год позже), поскольку наша родная должна была перейти на одиннадцатилетнее обучение. Марк учился в одном классе с Серегой, и уже потом из разговоров понял, что дело было в конкуренции. Причем, как бы это определили сейчас, со стороны Сереги были применены методы конкуренции недобросовестной. Но сказано – сделано. Ради друга я готов был драться, не особо рассуждая. Выманить Марка нам помогла Галка Белоусова, которая ему позвонила и пригласила на свидание в скверик напротив нашего дома на углу Покровского бульвара и Подколокольного переулка. Мы заняли позицию в глубине скверика. Вскоре после Галкиного звонка появился Марк, он осторожно продвигался к центру скверика, озираясь по сторонам, поскольку не представлял, кто же из девиц его позвал. Я шагнул ему навстречу: - Это ты. Марк? – спросил я его заговорщицким шепотом. – Да, я, - ответил тот и, видимо, хотел что-то спросить, но, не дожидаясь продолжения, я врезал ему в челюсть. То, что произошло дальше, показалось мне диким и противоестественным. Марк, который был на полголовы выше меня и плотнее, резко пригнулся, развернулся и дал деру. Я опешил. А Борька Гончаренко закричал Пейсаховичу вдогонку: - Запомни этот вечерок. Пароль фиалка. Я был в недоумении, какой пароль, какая фиалка? Только потом мне объяснили, что это всё придумал Серега, чтобы в случае чего, он мог припугнуть своего конкурента, напомнив об этом нападении.

 Скажу честно, что эта история вызвала у меня двойственное чувство - с одной стороны, чувство брезгливости по отношению к Марку, который постыдно бежал с поля боя, а с другой – неодобрение поведения Сереги, пытающегося решить свои проблемы таким образом и недовольство собой за то, что я оказался слепым орудием в чужих разборках.

 Были разборки и в моей более поздней жизни. Году в 75-м мы с Катериной были в гостях у Наташи Кокоревой на Чистопрудном бульваре. Там собралась наша экскурсоводческая компания. Я изрядно нагрузился, приплясывал и повторял припев какой-то зажигательной песни: - Эй, хоп! Только я нарочно искажал слова, в результате получались неприличные выкрики. Наташа напрасно пыталась меня утихомирить, кивая на дверь в соседнюю комнату, где находились ее родители. Ну, в конце концов вечеринка закончилась, и мы с Катериной отправились к метро. Была зима, тротуар не был очищен от снега и льда, я постоянно спотыкался, Катя никак не могла меня удержать. У метро на конечной остановке трамвая стоял мужик и громко комментировал происходящее: - Давай, давай, молодец, шагай, вот так! Девушка, да бросьте его, идите сюда! После таких слов я пулей рванул к нему, пытаясь нанести удар, но попал в плечо, не причинив никакого серьезного урона. А вот сам получил пару тяжелых ударов. Катя кинулась между нами. Появились еще какие-то люди, и мы разошлись. Наутро у меня под правым (!) глазом образовался огромный синяк. А в тот день я должен был присутствовать на совещании у директора Леонида Фавстовича Столмова (это было до Орлова). Я одел темные очки и сел в дальний от директора конец стола. За столом сидело человек 10. Когда дошла очередь до меня, то я встал и полуотвернувшись в сторону от директора начал докладывать свой вопрос. Столмов привстал, чтобы получше меня расслышать, я же отвернулся еще немного, чтобы не показывать свой подбитый глаз. Он даже вышел из-за стола, силясь заглянуть мне в лицо, но я продолжал упорно не смотреть в его сторону. Коллеги, сидевшие рядом со мной оживились, синяк они давно успели разглядеть и теперь во всю улыбались, глядя на наши маневры. Столмов, так ничего и не поняв в моем странном поведении, сел на свое место и посадил меня, предоставив слово кому-то еще.

 Последняя (надеюсь) моя драка произошла году в 78-м, когда я с двумя Маринами возвращался из гостей у Ленки Легат, которая тогда была уже Шумовой. Одна из Марин крепко напилась и по дороге к Курскому вокзалу всё время что-нибудь комментировала. Увидев группу совсем молодых ребят на подходе к метро , она остановилась и указав на них пальцем громко и презрительно произнесла: - Пролетарии. С чего у нее вдруг проснулась классовая ненависть - дворянского происхождения она не была? Не могла потом объяснить своё действие и она сама. Ребята, видимо, не адекватно оценили выкрик Марины. Они радостно загалдели: - Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Но у меня никакого желания соединяться не было, я рванул Марин и попытался оторваться от ребят. Те преградили дорогу и начали вырывать у меня девиц. Я был вынужден врезать одному из них, остальные, отпустив девиц, развернулись ко мне, посыпались удары. Я как мог, отбивался. Пьяненькая Марина завизжала и повисла сзади на мне, усугубив и без того мое непростое положение. Я физически был намного сильнее любого из нападавших, но их было человек 5-6. Кое-как стряхнув с себя Марину, я выбрал самого здорового, как танк, ринулся на него, смял и прижал к парапету перехода на ту сторону Садового кольца. У меня мелькнуло желание перебросить парня через парапет, но падение вниз головой на ступеньки с высоты 4-5 метров могло стоить ему жизни. Поэтому я крутанул его и швырнул на асфальт. Всё это длилось буквально пару минут. На площади было много народу, и нас растащили. Надо отметить, что другая Марина вела себя просто героически, за это время она успела подставить ножку одному парню, врезать по зубам другому, ногой отпихнуть мой кейс, чтобы он не путался у меня под ногами. В результате я отделался разбитой губой и поцарапанной щекой, а у Марины от нанеснного ею удара распух палец с кольцом на руке.

 Сейчас вспомнил еще одну стычку, связанную со Львовом. Году в 73-м мы с Толей Аринушкиным отправились в отпуск в Карпаты. Добирались через Львов, и я решил навестить старого друга по спортбату – Феликса Свистунова. За прошедшие годы он развелся и женился во второй раз. Также ему удалось осуществить, правда, наполовину свою мечту поселиться в осбнячке, коих еще с польским времен во Львове было великое множество. Почему наполовину? Дело в том, что свою и мамину квартиру на Жовтневой он смог разменять только на половину дома на улице Лиска. Это было недалеко от вокзала, Львов я знал хрошо, и мы отправились пешком. На Привокзальной, около автобусной остановке какой-то мужик, явно поддатый, но не сильно, подставил ножку Толе, тот споткнулся, я шел впереди, поэтому как это случилось не видел, но скорее почувствовал, что это произошло не случайно. – Он тебе ножку подставил? – Толя кивнул. Я развернулся, чтобы разобраться с хулиганом. На нас были тяжеленные рюкзаки, и в этом случае подножка была подлянкой вдвойне. Я начал стыдить мужика, но тот стал в боевую стойку, пришлось это сделать и мне. Вдруг из ближайшего подъезда выскочило еще два парня и кинулись на нас. Первый мужик кружил вокруг меня. приговаривая: - Врешь, не попадешь. Но я сумел-таки ему пару раз врезать, хотя с двадцатикилограммовой ношей за плечами сделать это было не просто. В это время Толя отмахивался от наседавших на него противников. Я бросился ему на помощь отвлекая на себя парней. Воспользовавшись паузой Аринушкин сбросил с плеч рюкзак и вытащил из кармашка походный топорик. Что он был готов его применить, явно было видно по его озверевшему лицу. Но к счастью, стоявшие на остановке люди вмешались и нападавшие отступили. Мы быстро ретировались, но Толя еще некоторое время держал топор наготове, периодически оглядываясь, не преследуют ли нас местные хулиганы.

 Дом Феликса был одноэтажной постройкой с небольшим палисадником, одиноко стоявшей во дворе, окруженной пятиэтажками 60-70-х годов. Окна и застекленная дверь были наглухо зашторены. Мы долго звонили, пока наконец шторка слегка отодвинулась, и из-за нее показалась встревоженная физиономия моего армейского товарища. Узнав меня, он распахнул дверь и пропустил нас в дом. Ни слова не говоря он провел нас в кухню, где на плите стояло несколько здоровенных железных кастрюль с отводными трубками, спускающимися в подвал. А в подвале…целая система из змеевиков недвусмысленно указывала на конечный продукт. – А я никого не ждал, жена на работе, у меня сегодня выходной, решил заняться полезным делом, а тут тревожный звонок, - радостно объяснил он столь длительную реакцию на звонок в дверь. Феликс был вальяжен, расхаживал по дому в махровом халате и с удовольствием показывал свое хозяйство. Он занимал полдома в три-четыре комнаты – точно уже не помню, но главным своим богатством считал большой подвал со сводчатой каменной кладкой, где он для пользы держал самогонный аппарат и для развлечения - тир для стрельбы из пневматики. А еще у него в доме были две штанги от троллейбуса, с помощью которых он приворовывал электричество от уличной проводки. Он быстро нашел общий язык с Аринушкиным. Их объединил пятидесятилитровый баллон с бражкой, которую Феликс только что заправил.

У нас с Толей была договоренность во время наших походов крепкие напитки по возможности не употреблять. Тому были основания. Года три года назад он крепко перебрал в Алуште, начал буянить еще в ресторане и в результате напугал двух симпатичны девиц, которых мы с большим трудом склеили днем на пляже. Чтобы его утихомирить, мне даже пришлось врезать ему поддых. А потом его еще с час успокаивала наша квартирная хозяйка. Он всхлипывал, называл ее мамашей, а она гладила его по непутевой голове, приговаривая, что всё будет хорошо. Мы во Львове задержались на пару дней, и пока я навещал своих старых знакомых, Толя с Феликсом ухитрились практически опустошить весь баллон. Кстати, эти баллоны делали на заказ на Львовском РТЗ, где выдували телевизионные трубки. Феликс был весьма доволен жизнью. Он преподавал на полторы ставки физкультуру в школе, работала и жена Мария. Детей в этом новом браке у него не было. И хотя на Жорика - сына от первого брака он платил алименты, того, что у него оставалось, им с женой хватало. Но более всего его радовал этот особнячок почти в центре Львова, о чем он так долго мечтал.