Национальный вопрос
Не был, не привлекался, не участвовал. Ксенофобом и, что уж совсем не прилично, - антисемитом себя не считаю, но не склонен не замечать и некоторые давно сделанные обобщения. Лет до 12 для меня не было понятия национальность. У нас в доме жил парень, которого звали Рашид, он жил на первом этаже в нашем подъезде. Летом из открытых окон общежития раздавался трубный глас, это Рашид играл на трубе или валторне, и я был уверен, что это его дворовая кличка. Только потом узнал, что это татарское имя. О том, что «Кац – фамилия еврея», я узнал из чтения «Золотого теленка». Помните разговор Зоси с дедом?
Зося равнодушно посмотрела на деда и посоветовала сочинить новую шараду.
-- Все равно, -- сказала она, -- слово с окончанием "ция" у тебя не выходит. Помнишь, как ты мучился со словом "теплофикация"?
-- Как же, -- оживился старик, -- я еще третьим слогом поставил "кац" и написал так: "А третий слог, досуг имея, узнает всяк фамилию еврея".
В те времена были очень популярны "еврейские анекдоты". Один из них был про то, как русские и евреи ходят в гости. У нас в классе учился Яша Гринберг - круглый отличник (как и я). Он в числе других моих школьных товарищей был приглашен на мое двенадцатилетие. Ну, и как же он пришел ко мне в гости? Конечно, как в анекдоте, - с родственниками, то есть с младшей сестрой! Тогда я и сделал первый в своей жизни (кто-то скажет, ксенофобский) вывод, что люди имеют разные национальности, а Яша Гринберг - еврей.
В нашем детстве слово «жид» совсем не привязывалось к еврейской национальности. Для нас оно могло иметь два значения. Во-первых, «жидами» почему-то называли воробьев. Позднее я узнал, что это пришло к нам с юга Украины и Молдавии. Во-вторых, этим словом обзывали жадных людей. Я как-то несколько лет назад поделился своим отношением к этому слову со своим коллегой по потребительскому движению, Петром Шелищем, бывшим депутатом Государственной Думы, у которого я несколько лет был штатным помощником. - Так что же, выходит, я в детстве зря дрался, когда слышал «жид»? – переспросил он с некоторым - то ли недоверием, то ли разочарованием. – Может и зря, - ответил я.
История моей клички забавна. Многие думали, что она производна от Евгений-Женя - в английском Юджин. Однако это не так. После выхода на экран в начале 50-х годов "Тарзана" с олимпийским чемпионом по плаванию Вейсмюллером в заглавной роли (в титрах значилось: этот фильм взят в качестве трофея - тогда ряд голливудских фильмов, на которые у Германии были коммерческие права, был передан СССР в качестве репараций) у нас пацанов началось настоящее безумие: появились "тарзанки" - привязанные к деревьям веревки, на которых мы раскачивались, оглашая окрестные дворы тарзаньим воем. Мы все играли в "тарзана". Мне было лет 8-9, но я был принят в более взрослую мальчишечью компанию. Естественно, что роли Тарзана поочередно доставались двум главарям нашей банды. Были исполнители и роли Читы. А вот на роль Джейн никто не соглашался. Видимо, тогда во мне и проявились актерские задатки, и я согласился на эту женскую роль. Со временем про Тарзана забыли, а имя Джейн упростилось до Джэн и закрепилось за мной как кличка.
Осенью 1956 года в Венгрии вспыхнул мятеж. Туда для его подавления были посланы советские войска. Бои шли упорные с большими потерями с обеих сторон. Конечно, советская пропаганда эти события преподносила в искаженном свете. Поэтому всюду шли митинги солидарности в поддержку венгерского пролетариата, который, как потом оказалось, в большинстве был на стороне мятежников. Но были в Венгрии и сторонники коммунистической власти. Мы пионеры-ленинцы не могли оставаться в стороне от этих событий. Наш класс получил задание подготовить радиопередачу на Венгрию для венгерских пионеров. Я читал текст от ведущего, а также стихотворение Симонова «Генерал», посвященное генералу Лукачу (поэту и революционеру-интернационалисту, участнику боев за республиканскую Испанию - Мате Залка), Аринушкин – стихи самого Мате Залка, поочередно на русском и венгерском языках мы читали стихи венгерских и русских поэтов, кто-то исполнял на фортепьяно этюды Листа, потом мы все вместе пели «Широка страна моя родная», но почему-то на венгерском языке.
То, что эта передача не прошла в пустую, мы вскоре почувствовали, когда на радио стали приходить сотни писем от венгерских пионеров. Часть писем была передана в нашу школу, часть роздана в другие московские и немосковские школы. Мне досталось письмо от моей ровесницы из Сегеда Марии Ковач. Первые письма она писала на венгерском, но мне отчасти повезло. В это время мой дядя Гога учился в МАИ, и у него в группе был венгр, который поначалу переводил мне письма Марии. Потом она стала изучать в школе русский язык, и письма переводить уже не было необходимости. Она писала, что отец у нее был коммунист, работал в Сегеде на мясокомбинате, что большинство рабочих не поддержало мятежников и что во время мятежа часть населения перебралась на другой берег Тисы в Югославию. Мы переписывались до 1964 года, даже когда я уже служил в армии. Мы обменивались видами городов, их достопримечательностями, фотографиями любимых киноактеров. Помню, мне очень нравилась Ева Рутткаи, а Марии – Владлен Давыдов. Мы могли встретиться с ней летом 63-го года, когда Мария приезжала в Москву, но меня только-только призвали в армию, и наша встреча не состоялась. Потом переписка оборвалась, вероятно, Мария вышла замуж, и ей стало не до меня.
