Детство, школьные годы
Глава из книги Ich wurde geboren…(Я был рожден…)
Детство
Детские воспоминания такие яркие и неожиданные. Самые ранние из них относятся к 3-4 годам. У меня-малыша была деревянная кроватка-качалка с плетеными боками. Когда мне исполнилось 3 года, была куплена другая - устойчивая. Прежняя долгое время стояла в коридоре нашей коммуналки, и я частенько укладывал в нее свои игрушки, из них помню только плюшевого мишку. Но однажды вернувшись из детского сада, я кроватку не обнаружил.
- А где моя кроватка? - спросил я мать.
- Сынок, мы ее отдали одному совсем маленькому мальчику. Ты ведь уже большой, и у тебя есть новая тоже большая кроватка.
Я заревел и, громко всхлипывая и утирая кулачками слезы, запричитал:
- А в чем же я своих деток буду качать?
Наверное, это было самое первое мое большое горе. Но были и минуты счастья. Летом 48-го года меня отправили с детским садом в Нахабино. Конечно, для нас малышни праздником становился приезд родителей в воскресные дни. Приехал и отец, и мы с ним гуляли по лесу. Помню солнечный жаркий день. Норку в земле. И нас с отцом, лежащими на земле и прислушивающимся к подземным звукам. Отец уверял, что это крот.
Чуть позже в 5 лет я столкнулся с жестокостью и несправедливостью, но одновременно и со сладким чувством отмщения. Была зима, но не очень морозная. Я был одет по погоде. Вязаная шапочка, рейтузики светло-коричневого цвета и легкая черная шубка из овчины. Я уже не ходил в детский сад, и меня выпускали самостоятельно гулять во двор (Тогда это было обычным делом). Я тянулся к более старшим ребятам, но, видимо, наши интересы не совпали. Что там было, чем я насолил или был чрезмерно приставуч, уже не знаю, но помню, как под громкий гогот, меня подхватили за руки-за ноги и бросили в собачье дерьмо. Зареванный, я прибежал домой. Рассказал, все как было, назвал имя главного, самого старшего обидчика - ему было лет 10-11. Мать долго не раздумывала. Оделась и уже минут через 10 вернулась, а в руках у нее была шапка моего обидчика. Это был коронный прием многих взрослых - отобрать шапку у провинившегося подростка и потребовать, чтобы за ней он пришел со своими родителями. Пока мой обидчик не явился, черная кроличья шапка лежала на столе. Она мне безумно нравилась. Я ее нежно гладил, представляя, что глажу кошку или собачку (тогда держать в доме животных было большой редкостью). Она волшебно и волнующе пахла. Все это будоражило мое воображение, но главным было то, что пусть на время, но я стал обладателем этого сокровища моего обидчика. Получил или не получил он взбучку от своих родителей, меня это мало волновало и не осталось в памяти. А вот черный меховой комочек на столе передо мной запал в душу навсегда.
Еще одна яркая вспышка воспоминаний, относящаяся к трем годам. Меня осенью отправили в детский сад. Младшая группа сада размещалась в нашем же подъезде на втором этаже, а мы жили на восьмом. Что, почему, кто меня обидел и обидели ли? – я этого не помню, но явственно вижу себя зареванного на лестнице между вторым и третьим этажом (здесь я точно не ошибусь, поскольку этот кусочек лестницы не вписался в общее архитектурное маршевое решение и имел дефект в виде винтообразного фрагмента). Я карабкался по этому винтовому ступенчатому закруглению, оборачивался и что-то отвечал высунувшейся из дверей и поддразнивающей меня няньке: - Шагай, шагай! Все равно далеко не уйдешь! Она возможно не знала, что я живу несколькими этажами выше, и была уверена, что без пальто (а была осень) я никуда не уйду. Дошел я тогда до квартиры или нет, не запомнил.
Родился блондином, потом потемнел. Года в 3-4 меня начали стричь. В первых классах даже наголо. Затем в школе были короткие стрижки. В армии тоже не расфасонишься. Но когда я отпускал длинные волосы, появлялись кудри. Во мне маленьком проявлялись материнские черты, но с возрастом я все больше становился похож на отца. У него только носик был потоньше и правильнее, да брови погуще.
Мальчиком я был сообразительным. Помню забавный случай. Мама водила меня гулять по Покровскому бульвару, иногда до Чистых прудов. Частенько мы заходили в Милютинский сад – это было по дороге. Садик считался детским, там были и простейшие аттракционы: карусели, качалки, зимой – ледяная горка, каток. Как-то раз мы встретили по дороге мамину знакомую и узнали, что в магазине у Покровских ворот «дают» какой-то дефицит: то ли сосиски, то ли воблу – уже точно не помню. Мама загорелась, но тащить меня и толкаться со мной в очереди она не захотела. Она оставила меня в садике, сказав, что скоро вернется с вкусненьким. Видимо, очередь была слишком велика, прошло много больше часа, а мама не возвращалась. Садик пустел, было время обеда. Я вышел за ворота и, увидав проходящего милиционера, остановил его и доложил по всей форме, что у меня потерялась мама - Валентина Васильевна, зовут меня Женя Мясин, мне четыре года и семь месяцев, я живу по адресу: Подколокольный пер., д. 16/2, квартира 12, первый подъезд, восьмой этаж, телефон К7-95-73. Выяснив, что и как, милиционер предложил мне еще некоторое время подождать потерявшуюся мать, а если она не появится, то он сам отведет меня домой. Дорогу я знал и обещал ему показать, где живу. К счастью, вскоре прибежала запыхавшаяся мать. Милиционер строго наказал ей, чтобы она больше не терялась, а потом улыбнулся, указав на меня: - Ваш Женя точно не пропадет.
С Милютиным садом много связано. В школьные годы весной и осенью мы там ватагой играли в казаки-разбойники, зимой катались на коньках или на санках с горки. Шиком было разогнаться, пробежав половину спуска, а потом лететь на санках почти до противоположного конца парка, кто дальше всех. Была там и читальня, где можно было полистать свежие номера журналов: Техники молодежи, Вокруг света. Можно было взять напрокат, причем совершенно бесплатно, шахматы, шашки. Потом появились и какие-то ларьки, в которых продавались горячие сосиски, бутерброды, кофе с молоком. Садик был зеленым уютным островком в самом центре Москвы, где детям можно было проявить силу и ловкость, а также при желании и интеллектуальные способности.
