Русская революция - 35

 Но если истощение России и результирующий отсюда выход России из войны были совершенно неизбежны, то союзникам оставалось одно из двух: или ждать терпеливо, когда истощение придет, либо бороться с самой возможностью истощения -- т. е. помогать России изо всех сил, чтобы выровнять союзнический экономический фронт так же, как стараются в бою выровнять фронт стратегический.

 Союзники не сделали второго и сердятся, когда произошло первое. В моменты мировых конфликтов мораль, конечно, вещь хорошая, но предусмотрительность тоже полезна. Кто же ее не умеет или не хочет вовремя проявить, тот за это платится.}, когда народ сознал размеры своего несчастья, то он инстинктом понял, что из такого исключительного положения его могут вывести меры только так-же исключительные, размаха и масштаба невиданного.

 Пред ним лежало тогда два пути.

 Один, на который звал ее я -- и почти один я, потому что все другие защитники этой идеи попрятались, сознавая ясно безнадежность своей точки зрения в данных условиях психики народной, -- это путь, уже испытанный народами, хотя и в меньшем масштабе -- путь титанического развития промышленного творчества, феерического развития капитализма в стиле североамериканском.

 Второй путь, хотя и не проверенный ничьим опытом, но зато (быть может, как раз из-за этого) повитый дымкой поэзии, был -- социализм.

 Россия не могла не избрать второй путь.

 Он несравненно больше соответствовал всей ее психике.

 Основная черта русской души -- это стремление к справедливости.

 Поэтому вопросы распределения искони интересовали русских мыслящих людей гораздо больше, чем вопросы производства.

 Русская интеллигенция сплошь была поэтому заражена "сентиментальным" социализмом, ибо видела в социализме удовлетворение своей жажды справедливости.

 Отсюда и эта столь поражающая иностранцев, подавляющая победа социалистических партий в России.

 Русский социализм не есть нечто вытекающее из классового самосознания.

 Это своего рода религия, в которой интеллигенция -- священнослужители.

 Идеологи индустриализма, защитники буржуазных идей насчитываются в России единицами.

 Недаром ведь и первые шаги к социалистическому перевороту -- учреждение земельных комитетов, установление хлебной монополии и введение фантастического обложения промышленности {По закону Шингарева три основных налога с промышленно-торговых предприятий -- походный (до 30%), временный подоходный (тоже до 30%) и на военную прибыль (до 80%) -- могут достигать в сумме 90% от "податной" прибыли. Последняя же значительно отличается от действительной коммерческой прибыли. Для получения податной прибыли из коммерческой к податной прибавляются: все излишки вознаграждения лиц высшей администрации сверх 3% на основной капитал в сумме и сверх 10 000 рублей на отдельное лицо, все отчисления на погашение имущества сверх 5 и 10% (соответственно для недвижимого и движимого), все благотворительные исчисления и даже расходы на культурные нужды рабочих, например на постройку церквей. При таких условиях 90% податной прибыли легко могут превысить все 100% прибыли человечески понимаемой. Прибавьте сюда налоги земские и городские -- и вы увидите, что по закону Шингарева получение прибыли есть вещь иногда очень рискованная. Закон так нелеп, что он даже и не вошел в жизнь. Заменивший Шингарева Бернацкий "отсрочил" на 1918 год "временный подоходный налог". По русским нравам это всегда значило похоронить.} -- все сделаны интеллигентом -- кадетом А. И. Шингаревым, который открестился бы от названия социалиста.

 Вполне понятно, что начатый в такой объективно-экономической обстановке каждый социалистический эксперимент неминуемо заводил авторов его в тот или иной жизненный или идейный тупик.

 Особенно ярко мне это представилось после разговора с одним думским социалистом еще в самом начале русской революции, когда еще только начинали появляться требования прибавок и увеличения заработной платы.

 Я его спросил: "Как же вы думаете удержать эти платы после войны, когда откроются границы? Ведь они совершенно не соответствуют мировой конъюнктуре? Речь идет не о промышленниках -- они ко всему приспособятся, а о ценах товаров, о потребителе. Ведь русские товары будут так дороги, что им заграничной конкуренции не выдержать и русская промышленность станет?"

 На это мой собеседник ответил победительным тоном: "Ну, мы иностранных товаров не пустим. Мы введем такие таможенные пошлины, какие вам, промышленникам, и во сне не снились".

 Наивный малый и не представлял себе, каким позором ложатся и на него, и на весь русский "социализм" такие слова.

 Те самые социалисты, которые с пеной у рта обвиняли русскую промышленность в том, что она паразитирует за счет русского народа, пользуясь русскими покровительственными пошлинами, теперь, когда власть в их руках, собираются так поднимать эти пошлины, чтобы создалась возможность паразитировать не нескольким тысячам русских промышленников, а целым миллионам рабочих.

 За чей счет?

 Не за счет ли мужика, раз что "буржуя" дочиста раздели?

 И как такие, с позволения сказать, социалисты представляют себе состав русского парламента, чтобы он пошел на такие мероприятия, явно вредные подавляющему числу населения?

 Не вырисовывалась ли уже и тогда пресловутая "диктатура" пролетариата, т. е. попытка создания нового привилегированного класса, отличающегося от старого только меньшей конфузливостью и большим числом?

 Думали ли эти люди о том, что если при большем благосостоянии до войны русскому мужику было тяжко содержать на своих плечах полсотни тысяч помещиков, то ему будет непосильно содержать теперь, в разоренной стране, несколько миллионов городских рабочих?

 И что он захочет это делать?