авторов

1427
 

событий

194062
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Aleks_Kiselev » Классные разборки

Классные разборки

25.11.1947
Одесса, Одесская, Украина

 17.Классные разборки

 

- Георгов, Вы весь урок собираетесь под партой просидеть? Чем Вы там увлеклись? Вылазьте сейчас же и не мешайте вести урок!

- Как я могу кому-то мешать, если спокойно ищу свою собственную самописку? Уже вторая ручка за неделю пропала. Наверняка кто-то свистнул!

- А вот подозревать своих же товарищей нельзя, Вы бросаете тень сразу на весь комсомольский коллектив. Постеснялись бы! Надеюсь, Вы догадаетесь принести свои извинения, когда обнаружите пропажу где-нибудь в парте или собственном кармане?

- Я заранее приношу не одно, а тысячу извинений, но мне просто нечем писать. Ребята, у кого есть ручка, или хотя бы карандаш?

- Я бы дал, но у меня тоже пропала...

- И у меня...

- Занятно. А из других групп к вам друзья заходят? Бывает, берут на время книгу, линейку, ручку, а предупредить второпях забывают. Но непременно потом возвращают.

- Вообще-то чужие иногда заскакивают, но чтобы взять что-то без разрешения? Нет, такого не было.

- У Кота и Мишки ручки пропали, а у меня ножичек. Думал, что его потерял, но сейчас точно вспомнил, что оставил его в парте...

- Ха! У них такая чепуха пропала, так они сразу хипиш подняли! У меня «Лейка» накрылась! Я уже сто раз об этом говорил, но все почему-то подумали, что я просто не хочу им сделать фотографии! Так зачем же я вас всех столько фотографировал? Чтобы потом бегать от вас? Это же для меня самого удовольствие! Отец не знает, что его аппарат пропал. Мне еще так влетит! А они ручки, ножечки...

Фимка Филъ едва сдерживал слезы.

- Ладно, друзья. Будете разбираться после уроков. На чем мы остановились?

Из всех зол самым тяжким и позорным на флоте испокон веков считалось воровство, как самое несовместимое с настежь распахнутым морским общежитием. И кара за попрание доверия, за предательство во все времена и под всеми флагами была безжалостна - провинившихся вешали на реях, бросали за борт, рубили руки, а в лучших для них случаях - высаживали на первые встречные острова. И если кому-то такие меры казались негуманными, излишне жестокими, тот держался подале от моря.

Но так было в очень далеком прошлом и, возможно, осталось где-нибудь в диких и нецивилизованных капиталистических странах. А для нашего советского общества это совсем нехарактерные пережитки, и мы уже скоро от них полностью освободимся...

Прозвенел последний звонок. И хотя ни по силе, ни по продолжительности он совсем не отличался от всех других, именно этот звонок повседневно подтверждал гениальность павловской теории рефлексов. Но на этот раз традиционного призыва строиться на обед не прозвучало.

- Всем оставаться на местах! Двоим встать у дверей, никого не впускать и не выпускать. Предлагаю всех обыскать и проверить парты. Начинайте с меня. Все согласны?

Возражений не последовало, воцарилась тяжелая, напряженная тишина.

Грохотов и Рудгольц вывернули у Черного карманы, пошарили за пазухой, проверили парту. На виду у всех обыскали друг друга. Им доверили провести шмон у всех остальных.

Не всем, однако, по душе пришлась навязанная Черным унизительная процедура. Игорь Ведерский, Лёня Жак и Коля Старков настойчиво просили поверить их честному слову, но ревнители справедливости, кои всегда составляют большинство, резко возразили: проверять всех, или никого! Сами они отдавали себя в руки проверяющих не только без сопротивления, но даже с какой-то подчеркнутой готовностью.

За пару-тройку прошедших с начала учебы месяцев хорошо перезнакомиться сразу со всеми было невозможно и лишь немногие успели обзавестись постоянными друзьями, однако этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы заметить друг у друга те очень личные, особенные черты, которые пусть еще грубыми штрихами, но отчетливо рисовали их индивидуальность.

Никто и никогда не заподозрил бы дурного, например, за тихим и интеллигентным Мишкой Бурштейном или степенным и немногословным Колей Грохотовым, но никто бы не поручился ни за Колика Усанова, ни за мрачного и на весь свет какого-то обозленного Валуева, ни за Юрку Антипова. И не только потому, что они больше всех усердствовали в недавнюю Варфоломеевскую ночь, но именно по тому множеству разрозненных и не всегда достаточно внятных признаков, которые только в сумме дают вполне четкое изображение.

Антип, в частности, попал в училище явно по блату. На вступительных он срезался, но, говорит, потом пересдал нормально. А пересдачи разрешались? Нет. Кто-нибудь видел, как он пересдавал? Тоже нет. Значит, уже врет. Да и вид у него какой-то блатной. Рожа толстая, круглая и всегда красная, как на подпитии, полный рот золотых зубов. Откуда у пацана сразу столько золота? Богатые предки? Говорит как-то слишком по-одесски, налегая на шипящие: «А шё ты хочешь?», да и словечки все зековские, как будто из тюряги не вылазил. Похваляется своими дружками из бывалых, намекает, что ежели кто его обидит, тот в город может не выходить - дружки тут же «на перышко посадят». Ленив, любит списывать, перед командованием всегда подхалимничает. Дружить с таким никто не хочет.

Поэтому, когда очередь дошла до Антипа, все, не сговариваясь, вдруг замолкли, вытянули шеи, напряглись в каком-то подспудном ожидании.

В карманах, за пазухой пусто, в парте - лишь книги, тетрадки. Куда еще можно что-то спрятать? В носки!

- Снимай брюки!

- Никто не снимал до меня, и я не буду!

- Тогда подними брючины. Левую… правую...

Нет ничего. Но Антип чем-то испуган, нервничает, горячится, усиливая азарт поиска.

- Ребята, а почему вы не проверяете шинели, ведь вот они, рядом висят!

- Юрка, тащи свою шинель. Так, выворачивай карманы.

Антип извлекает носовой платок, перчатки.

- Дай-ка перчатки. А это что? Ага, ножичек. Как он тут оказался?

Антипов крайне удивлен:

- У меня? В перчатке? Надо же так подсунуть! Ну, гады! Признавайтесь, кто это сделал!

- Ладно, Юрка, садись на место, разберемся.

- Костя, когда у тебя пропала ручка, вспомни, на какой точно перемене?

- На последней, потому что на предыдущем уроке мы все писали, помните? И после этого сразу пропала, как испарилась!

- Ясно. Кто дежурный? Ты, Благов? Вспомни, Паша, кто оставался в аудитории на последней перемене?

- Никто, все бегали размяться, перекурить.

- А кто заходил?

- Никто..., вроде никто.

- А Юрка?

- Антип? ... Кажется, заскакивал на минутку. Да, точно, был!

- Да не был я, что мне тут делать. Только папиросы взял и всё. Вы же сами у меня все время стреляете.

- Значит, все-таки был...

Ножичек спер, это уже факт, и тут крутит.

- Давайте еще раз парту посмотрим!

Парты - большие наклонные столы, за которыми свободно размещается по три человека, - снизу оборудованы одним общим - во всю длину стола - ящиком, где обычно хранятся книги и некоторые личные вещи. Места в аудиториях постоянные.

- Выгребайте все на стол!

Книжки, тетради, карандаши, разная мелочь, принадлежащая всем троим - Антипову, Благову и Аграмову - вываливается на стол. Паша, очень хозяйственный и аккуратный парень, присматривается к своим вещам.

- Дайте-ка мне мою "Историю", что это в корешке?

Из корешка толстого учебника извлекается пропавшая авторучка.

- Чья книга?

- Да моя же, - Паша удивленно смотрит на ручку, жмет плечами. -Откуда она здесь? Антип, ты?.

- А, падла, сам схоронил, а меня подставить хочешь? Антипов с кулаками набросился на Благова.

- Антипов! - яростно заорал Черный. - Хватит дураков из нас делать! … Паскуда... Всем строиться на обед! Увольнения в город отменяются, всем быть в экипаже!

После обеда никем не замеченный в город ушел Грохотов. Антип молча просидел всю самоподготовку, ни разу не вышел перекурить. Перед самым ужином тихонько обратился к Черному:

- Кела, шоб я гадом был, это все кто-то подстроил. Ну сам пойми, для чего мне это говно - ручки там, ножечки всякие? Мне хлопцы сто штук из загранки привезут, если захочу. Ты знаешь, как раз сегодня корешок в рейс уходит, проводить надо. В Сингапур идут. Что-нибудь если надо, скажи. Ну, например, бобочку красивую, а? Домой заскочу, приличной шамовки прихвачу, надоела эта пшенная каша! А ужин мой сам бери, этим гадам никому больше не оставлю. Отпускаешь?

- Придем в экипаж, там посмотрим. Если правда, что друг уходит, отпущу.

- Значит, бить будете? А за решетку никто не хочет? Тебя же первого за это посадят!

- Пуганый я уже. Какая же ты сволочь, Юрка!

Промокшие под запоздалым декабрьским дождем, озябшие, понурые пришли в экипаж. Всех почему-то волновало одно - сбежит Антип, или нет? Конечно же, он догадывается, что его могут отлупить, причем как следует.

Недавно в группе у судомехаников поймали одного, оказался сынок какого-то высокого министерского работника, так ему связали руки, набросили на шею петлю и как скотину водили по кубрикам, чтобы каждый врезал ему кулаком, бляхой, или же плюнул в морду. Через пару часов, когда он не мог уже ходить, его за эту петлю волоком вытащили на улицу и предупредили, что если в экипаж вернется, то будет хуже. Сам он не возвратился, но вскоре приехал отец, шумел, угрожал, требовал суровых наказаний, но, говорят, так ни с чем и отбыл. Механики - крепкие ребята, никого не продали. Да и кому продавать, если каждый считал своим долгом рассчитаться с подонком. Попадались воришки и в некоторых других группах, но после разборок все они возвращались домой. Вор - это навсегда, исправить его невозможно. Можно ли простить? Можно-то можно, но вряд ли разумно: воровать все равно не перестанет, но делать это будет искуснее. Как ни крути, но лучше от него избавиться.

Юрка Антипов все это знал и, видимо, примерял на себя, мучительно пытаясь найти из положения достойный выход. Он ясно сознавал, что бегство напрочь порушит тот имидж невинно пострадавшего, жертвы клеветнического наговора, который он старательно имитировал. Интуитивно он отдавал предпочтение именно этой версии, все еще надеясь выкрутиться из почти безнадежного положения. А бегством, как потом ни оправдывайся, лишь усилишь подозрения. Предельно мобилизовав самообладание, он терпеливо ждал развязки.

- Разойтись по местам, к тумбочкам не прикасаться! Давайте проверим и здесь. Гарик, начинай!

- А где Коля Грохотов? Пусть кто-нибудь вместо него будет.

- Да за Грохотова ты не волнуйся, придет, а вместо него пусть будет...

- Здесь я, здесь. Ничего больше делать не надо, кончайте шмон!

В дверях кубрика стоял Грохотов. Он раскраснелся, тяжело дышал -видно, очень торопился, чтобы возвратиться в экипаж до прихода всей группы. Не успел самую малость.

С порога он многозначительно кивнул Черному, показав ему на небольшой газетный сверток, который держал в руке:

- Порядок! Все, как по нотам.

- Вот это здорово! Рассказывай!

Интрижка завораживающие подействовала на всю группу, все замерли в ожидании финала маленького, но разворачивавшегося у них на глазах, детектива. Немного отдышавшись, Грохотов начал:

- Хоть у Юрки Антипова мы кое-что из пропавшего нашли, он, как вы помните, валил все на других, отпирался. Ну, мы с Николаем, - он кивнул в сторону Черного, - решили рискнуть. Вы знаете, что у Фимки пропала «лейка», причем уже давно. Аппарат не авторучка, его так легко не спрячешь, его надо обязательно куда-то унести. Короче го¬воря, я был у него дома, сказал матери, что меня прислал Юрка за аппаратом. Она поинтересовалась, за каким именно - один ему подарил отец, а другой он принес от какого-то приятеля, чтобы проявить пленку и сделать фотографии, спросила, конечно, почему он не пришел сам. Сказал ей, что он попал в наряд, освободится только завтра, а аппарат, который ему на время давал Фима Филь, понадобился сейчас, очень срочно. Немного поколебавшись, она все-таки вынесла вот этот сверток.

Грохотов развернул газеты и извлек «лейку».

Не сняв даже грязные ботинки, Антип неподвижно лежал на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку. Подошел Черный:

- Кажется, ты хотел мотнуться в город? Валяй, теперь можешь. Антип не шелохнулся.

Однако утром его в кубрике не оказалось, не появился он и на занятиях. Пришел он лишь в понедельник, через два дня, понурый, жалкий, заискивающий. Но для группы он уже не существовал.

Прошло две недели. Подошла очередь взвода чистить картошку. Эта работа обычно начиналась сразу после ужина, а заканчивалась в зависимости от качества картошки где-то заполночь. На этот раз картофель оказался особенно мелким и гнилым, поэтому работа с ним длилась почти до рассвета.

По установившейся традиции сварили себе большую кастрюлю картошки, сделали из нее пюре, растерев с солью и найденными на камбузе остатками какого-то жира, немного заправились и всем гуртом двинули в экипаж досыпать остающийся еще маленький кусочек темноты.

Шли не по улицам, а напрямую, через парк, что на несколько минут сокращало дорогу. На небольшой полянке остановились, стали в тесный круг, сняли с шинелей пояса.

- Антип, выходи!

Ожидавший наказания, но все-таки застигнутый врасплох, Юрка онемел. Его подтолкнули в спину. И только оказавшись в плотном оцеплении, чувствуя неотвратимость сурового приговора и уже совсем не надеясь на великодушие или милосердие товарищей, он упал на колени и каким-то утробным, не своим голосом взмолился:

- Ребята, клянусь матерью, ну чтоб я последним гадом был... простите!

- А когда воровал, ты о чем думал? А когда своих же друзей лупил просто так, ни за что, ты о расплате не думал? А когда...

Антипу припомнились все прегрешения и большие, и малые. Град ударов посыпался на голову, плечи, спину.

Но много больнее ударов был обжигающий сердце позор, отвращение друзей. А, впрочем, были ли они когда-нибудь друзьями?... Хлесткий удар в лицо, потекла кровь.

- Стоп! Хватит! Но учти, Антип, если кто-нибудь про это узнает, расплата будет другой!

Закрыв лицо руками, содрогаясь в рыданиях, Юрка остался на земле. Никто не протянул ему руки.

Он снова не появлялся несколько дней.

В конце последнего урока резко распахнулась дверь, в аудиторию ворвался разгневанный декан, по-училищному начальник специальности, Яков Абрамович Резник:

- Заканчивайте урок, нам есть, о чем поговорить. Оставьте нас. Преподаватель поспешно удалился. Резник вышел в коридор:

- Заходите!

Вошли Антип с матерью. Его голова забинтована, лицо в наклейках, Мать в слезах.

- Коллективная расправа, самосуд? - начал Резник. - Где вы научились этим бандитским, этим... бандеровским методам? Кто начал? Молчите? Тридцать на одного - это вы можете, а ответ держать смелости не достает? Что ж, тогда поговорим по-другому... Командир взвода, доложите, что произошло.

- Антипов вор. Кто его бил, не знаю...

- Это все? Командир отделения Грохотов!

- Не знаю.

По очереди подняты все.

- Не знаю!

Резник давит на психику, на совесть, на сознательность:

- Курсант Жак, Вы - честный, принципиальный человек, комсомолец, отличник. Расскажите, как все происходило.

- Мы почистили картошку, потом я пошел домой, потому что до дома мне ближе, чем до экипажа. Я ничего не видел. - Лёнечка врал, видимо, впервые в жизни - он действительно был очень честен.

- Никто ничего не знает, не видел, а вот прямо перед вами стоит побитый ваш же товарищ. Как это понимать?

- Он нам не товарищ, он вор.

- Что ж, тогда слушайте. Антипов, доложите сами. Точно так, как об этом Вы рассказали своим родителям.

Мудрый Резник знал, что Юрка скрыл от родителей правду и наговорил им всякой чепухи, которую повторить перед ребятами не сможет. И Антип растерялся, на его лице появилась жалкая гримаса и как бы превозмогая нетерпимую боль, корчась и охая, он едва слышно забормотал:

- Кто-то мне подложил чужую авторучку, а потом все выяснилось, но меня побили. Раньше тоже били, делали "темную"...

- Во дает! - не удержался Костя. - Лично у меня свистнул две авторучки...

- Ему "темную" делали... Да он сам, как фашист, ногами ребят лупил...

С места вскочил экспансивный Фимка Филь:

- Ты взял мой фотоаппарат. Так? Причем без моего разрешения. Так? Я же его искал, всех спрашивал, тебя тоже. Ты же молчал? Ну, попользовался, так верни. Это же не мой аппарат, я сам его у отца еле выпросил, обещал ребят пофотографировать. Ты об этом хотя бы подумал? Как я перед ними теперь выгляжу?

- Как? Ты же сам его дал Юрочке, а теперь его же обвиняешь? Да, Юрочка?

Антип кивнул.

- Значит, ты обманывал не только нас, но и свою мать, это же низко, это не по-комсомольски, - не угомонялся Ефим. Обстановка накалялась.

- Ладно, этические аспекты разберем попозже. Давайте все-таки выясним, кто учинил драку, то есть избиение.

- Никто! - тихо донеслось с задних парт.

- Конечно никто! - дружно подтвердили остальные. Резник развел руками:

- Видите, его, оказывается, никто и не бил.

- А с вором мы учиться не будем! - резюмировал безымянный голос. Утерев слезы, мать перешла к угрозам:

- Я завтра же подам в суд, вы все за это ответите!

- Ваше право. Но сначала хорошенько все обдумайте. Шансов у вас, откровенно говоря, никаких. А сына Вы потеряете. Совсем. Резник встал.

- Все свободны. Идите обедать. После обеда младшие командиры ко мне. Комсорг и профорг тоже.

На следующий день Антипова из училища исключили. За нарушение дисциплины - пропустил несколько учебных дней без уважительных причин.

По слухам, он потом окончил школу мореходного обучения и плавал матросом на каком-то буксире. Загранку ему закрыли.

Опубликовано 08.03.2023 в 11:00
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: