Успех. Адвокатские истории

Успех. Адвокатские истории

 Коля Ахмедов начал обвинительную речь с мерзкой сцены преступления, какой она представлялась его небогатому воображению.

…Спящий лесной поселок. Дитё, завернутое в одеяльце. Лежневка. Отблеск луны на лезвии топора в руках убийцы…

 Он мог и не прибегать к описанию страшной картины детоубийства. Зал леспромхозовского клуба был и без того наэлектризован.

 Отчаянные мужики, для которых жизнь в лесу не оставляла ничего кроме тяжелого труда и пьянства; их жены, временные и постоянные, приехавшие по вербовке со всех концов России, досрочно освободившиеся и амнистированные - в этот момент всей душой были на стороне добра и закона, с которым многие из них не дружили с самого детства...

 - …Дитё ничего не понимает, тянет ручки к сверкающему куску металла и оглядывается на мать!

 ...С самого утра, когда мы вышли из поезда Киров-Кострома и скользкими деревянными тротуарами двинулись к клубу - судья, прокурор, адвокат и конвой с подсудимой – бесцветным существом, закутанным по самые глаза в платки сверху донизу - мы постоянно находились в центре внимания десятков людей.

 Подсудимую сразу узнали, встретили руганью и свистом. Милицейский конвой отгонял наиболее ретивых. В однообразии жизни лесного поселка выездная сессия суда была событием, сравнимым разве только с приездом бригады "Облконцерта". В леспромхозе день этот был объявлен нерабочим.

 - Дитё верит ей! Это же родная мать, мама, мамочка, разве она может причинить ему зло?!- Коля все нагнетал и нагнетал эмоции.

 Заседание шло при свете нескольких керосиновых ламп –трехлинеек, под аккомпанемент гулкого многоголосья, разносимого эхом по всему деревянному зданию.

 Полутемный зал был полон морозного воздуха и легкого березового угара – в клубе только что затопили печи. Суд расположился на сцене, конвой к неудовольствию счастливцев, занявших первые места, освободил для подсудимой и охраны несколько ближайших рядов.

 Во время всего слушания подсудимая ни разу не подняла головы, не сняла платок, лица ее я так и не увидел. Отвечала суду едва слышно – у нее что-то произошло с голосом. В такие минуты зал начинал неистовствовать. Особенно бушевали женщины.

 - Убивать дите не побоялась, а здесь отвечать так сил нет!

 - Пусть громче говорит!

 Судье – высокому лысому мужчине со скучным невыразительным лицом то и дело приходилось наводить порядок.

 - Прекратите! – В какой-то момент он вынужден был подняться, зычно предупредить. – Иначе всех удалю из зала, будем слушать при закрытых дверях!

 - Тише! – Раздались голоса. – А то выведут. Ничего не услышим.

 Судебное следствие длилось недолго: допрос двух-трех свидетелей, обнаруживших крохотный трупик, медсестры здравпункта. Еще несколько минут ушло на чтение судебно-медицинского освидетельствования подсудимой и по настоянию обвинителя ее производственной характеристики. Прогулы, низкая производительность…

 Быстро перешли к прению сторон. Слово для поддержания обвинения судья передал помощнику прокурора.

 - А в это время мать… Язык не поворачивается называть это чудовище матерью… - Коля облизал губы. Это был его звездный час. Он слегка пришепетывал, но сейчас этот недостаток был совсем незаметен. Голос звенел.

 Мы с ним знали друг друга. Бывало вместе ходили на танцы. Как и я, он приехал после института по распределению. Жил на квартире, долгими вечерами болтался без дела, ни к чему не прикипал. Никогда я не видел его читающим. Выступать в суде ему нравилось. Вскоре, кстати, он был избран народным судьей.

 От описания убийства Ахмедов непосредственно перешел к наказанию:

 – Прошу определить подсудимой максимальное за детоубийство…

 Зал замер. Из-за этой самой минуты многие и пришли в клуб и , когда прозвучат отрезвляющие беспощадные слова "высшая мера социальной защиты" и "расстрел"...

 - Восемь лет заключения в исправительно-трудовые ла…

 Шум заглушил последние слова.

 – За хищение дают до двадцати пяти!.. Человеческая жизнь, выходит, дешевле!

 - Замазали!

 - Тихо! – рыкнул судья. – Слово для произнесения защитительной речи имеет адвокат…

 - Еще и адвокат!

 В зале началась полная обструкция.

 Угроза немедленно очистить зал на этот раз не возымела действия. После речи помощника прокурора стало ясно, что с настоящим правосудием, каким оно виделось на лесоучастке, происходящее имеет мало общего.

 Шум продолжался несколько минут, пока судья не оштрафовал кого-то – первого, попавшегося ему на глаза.

 Я начал говорить, когда страсти в зале еще не улеглись.

 Я был молод. Работа адвоката была мне западло. Это был год, предшествовавший смерти Сталина и заканчивавших судебно-следственный факультет с моей биографией на следствие не брали. Мне предстояло отработать положенные после института три года и вернуться в Москву. Поэтому я не думал о клиентуре, об адвокатском реноме. Мои коллеги с радостью передавали мне все непопулярные, необеспеченные гонораром дела. Как это.

 - Ты подготовься, - сказал мне судья накануне. – Начальник МГБ звонил Народ на разъезде настроен серьезно. Глядишь – и нас побьют вместе с твоей подзащитной…

 - Страшное преступление совершила моя подзащитная… - начал я. – Тяжелое и непростительное. Я понимаю гнев людей, пришедших на судебное заседание…

 Зал притих.

 Обличительных слов от адвоката не ждали. Полагали, что обвинитель и защитник обязаны высказывать полярные суждения. Если Ахмедов рисовал жестокие картины убийства, то я просто обязан был раскрасить их в мягкие пастельные тона.

 - Мать, девять месяцев носившая плод в своем чреве, всегда и везде встанет на защиту своего ребенка! Ни одна мать не пожертвует своим детенышем… Оглянитесь на мир!..Таков закон естества, закон природы…

 Зал постепенно начал прислушиваться.И я чуть изменил предмет доказывания .

 - Поэтому я не верю, что мать может легко решится на убийство своего ребенка. К этому страшному преступлению ее может подтолкнуть только цепь тяжелых неблагоприятных обстоятельств, которые вам и предстоит исследовать, когда вы останетесь наедине в совещательной комнате….

 Маленькая фигурка у сцены сжалась еще больше. Но и подсудимая уже чувствовала меняющееся отношение к ней зала.

 Несчастная была сиротой, воспитывавшейся в детском доме небольшого провинциального города. Не Киржач ли? Не помню. В мир вошла без наставника. Без профессии. Рано стала матерью одиночкой. Скиталась с ребенком по общежитиям. Несколько раз теряла работу. По оргнабору завербовалась в Шегшемский леспромхоз. Ребенок часто болел, приходилось сидеть с ним. Отсюда прогулы. Ясли то и дело закрывались. В иные месяцы заработок ее составлял сущие гроши. А тут – вторая беременность, отец будущего ребенка ее бросил, завербовался в другой леспромхоз. Все одно к одному. Закон, запрещающий аборты. Болезнь. Роды…

 - О наказании… Многих ли соблазнит судьба подсудимой, если вы освободите ее из под стражи прямо здесь, в зале суда? Найдется ли кто-нибудь, кто прельстившись безнаказанностью, решится убить своего ребенка…

 Никогда больше я не чувствовал себя таким свободным и правым, чем тогда в полутемном клубе на маленьком лесном разъезде.

 Великие российские адвокаты - Кони и Плевако - отдыхали…

 Зал молчал, полон тяжелого раздумья.

 - Суд удаляется для вынесения приговора…

 Люди не расходились. Накал ненависти к подсудимой незаметно исчез. Уступил место жалости и состраданию.

 - Не плачь! Домой пойдешь! – крикнул кто-то через головы конвоиров. – Адвокат тебя вытащил…

 На стол председательствующего поставили еще одну керосиновую лампу. Судья возвратился из совещательной комнаты быстро:

 - Восемь лет…

 ………………………………………………

 У поезда никто нас не провожал.

 Праздник закончился, как и все праздники, чувством опустошенности и пьянкой…