Суд - 4

 Последние ночи в тюрьме проходили почти без сна. Времени хватало только поделиться впечатлениями дня с соседями.

 Чуть не до зари перестукивались с одиночками, с новым и новым интересом ждавшими по вечерам нашего появления. В шесть-семь утра мы уже выгонялись из своих трехаршинок.

 На этот раз давал показание казак из добровольной разведки отряда Толмачева, обогнавшей нас за Туруханском.

 -- Я в селе Ворогове вызвался сопровождать прибывшего из Енисейска генерала Толмачева до Туруханска. Там мне добавили еще троих наших ребят и вменили в обязанность обогнать беглецов и поставить в известность жителей об их приближении. Население обещало оказать всяческое содействие. В Дудинском сам начальник тундры обещал сорганизоваться для отпора если в этом будет необходимость. Вернувшись из Дудинки через Тазовскую тундру в Туруханск с точными сведениями о продвижении беглых, мы просили подкрепления, собираясь пуститься в погоню. Наши сборы совпали с приездом в Туруханск на смену нам отряда поручика Натурного. Он и отправился по горячим следам в тундру.

 Вышел наконец и Пуссе.

 -- Что вы знаете по делу?

 -- До приезда казаков в Дудинку я совершенно не знал о разгроме края. Когда же явившаяся разведка казаков порассказала о творящихся ужасах, я стал готовить защиту села. Первое, что сделал я, организовал самооборону, собрал с окрестностей лучшее оружие и лучших стрелков; второе -- приказал инородцам улетучиться с семьями из деревень и разогнать оленей, дабы в интересах правительственной погони замедлить продвижение бунтовщиков. Вопреки всем рогаткам, расставленным на пути казачьей разведкой, шайка довольно быстро продвигалась и в ближайшие же дни Дудинская охрана дала знать о ее приближении к селу. Самооборона наша укрылась в деревне за ледяные укрепления и открыла огонь по приближающемуся обозу. Противник обходил деревню, развивая ответную стрельбу. Сразу почувствовалось, что перед натиском врага не устоять. Вихрем разбегались дружинники, и я, захватив семью, смотался в тундру. Не спасла меня она, отыскали и под угрозой расстрела привезли арестованным в Дудинку. Там атаман их шайки Дронов обратился ко мне, как к местному жителю, за советом указать самый удобный и верный для них путь. Полное их доверие толкнуло меня на мысль оказать им медвежью услугу: во-первых, возможно дольше продержать в Дудинке и, во-вторых, указать наиболее длинный путь на Гольчиху. Задержать в Дудинке удалось на четыре дня. Будучи готовым к от'езду, отряд их вдруг раскололся на два лагеря. Одна группа намеревалась отправиться через Тазовскую тундру, пересечь Обскую губу и явиться в Обдорск. Вторая -- через полярную тундру, к устью Лены. Вопрос, куда ехать, был для них самым больным. Их мысль о самом кратком пути, каким они решили было двинуться, пришлось всеми мерами разбивать из боязни, что они так легко могут утечь от погони. Я убедил ехать на север не прямым путем, а через Гольчиху, причем до Гольчихи советовал добраться тундрой, а не рекой, из тех якобы соображений, что в тундре им будет легче уйти от погони. Короче говоря, увеличил умышленно путь на добрую тысячу верст в надежде, что прелести мертвой пустыни -- буран, северные ветры и т. п.-- удержат их в своих цепких руках до приезда погони. Прибыли войска в Дудинку в надежде изловить там шайку. Видя, что предположения их не оправдались, пускаться в дальнейшие розыски не собирались. Зная, что беглецы далеко от нас не уйдут, я уговаривал офицера углубиться с войсками в тундру. Тот упорно отказывался. Тогда просил дать в мое распоряжение двадцать пять штыков, обещаясь через неделю -- другую привести их сюда арестованными. Наконец поручика уломал. Скоро мы напали на следы шайки и удачно оцепили ее в Хатанге. Перековали голубчиков, повезли обратно.Вот и все, что я могу сказать по этому делу.

 Председатель продолжал:

 -- Вы в Дудинском разговаривали с обвиняемыми несколько раз. Не скажете ли, какую цель преследовали они своим побегом?

 -- Насколько я понял, цель была определенная: куда глаза глядят бежать из чахлого края.

 -- Сколько их было арестовано в Хатанге?

 -- Двенадцать человек.

 -- А где остальные четверо?

 -- Не могу сказать. Я уехал вперед. С ними остался поручик Нагурный, его и спросите.

 Допрос Пуссе кончился. Вызвали Нагурного. Мы насторожились в ожидании момента, когда он начнет изощряться во лжи и освещать факт убийства им наших товарищей.

 -- К нам в 31-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, стоявший в Красноярске, пришло сообщение о том, чтобы готовить солдат и офицеров добровольцев к дороге в Туруханский край для подавления там восстания политических ссыльных. Я из'явил согласие. Отобрал лучших стрелков-добровольцев из разведочной команды и пустился с ними в Туруханский край. В Енисейске ждал нас генерал Толмачев, который должен был выехать в Туруханский край на место событий. Дал распоряжение двинуться мне с отрядом в Туруханск, где, по его предположению, Должны задержаться повстанцы. Вопреки нашим ожиданиям они успели оттуда угнать на оленях в Дудинку. Промчались и мы по их пятам. Послали в деревню разведку. Принесли весть: разбойники по Енисею приближаются к Дудинке, дальше ехать не смогут, так как инородцы, жители близлежащих деревень по приказу казаков всех оленей раз гоняют в тундру. Отряд наш, спустившись наЕнисей, явился в Дудинку. Шайка успела ускользнуть оттуда, укрывшись несколько дней назад в тундру. Дальше ехать я не намеревался. Неуловимые беглецы казались каким-то иллюзорным мифом. Погоня ничего хорошего не обещала, народ мой был обморожен и вконец измучен дорогой. Шансы захватить террористов с каждым днем понижались. Пуссе уверял, что они недалеко, и направление он им дал таким путем, что они должны путаться поблизости в тундре. Я, жалея солдат, долго не давал согласия, но большая уверенность Пуссе наконец изменила мой взгляд на вещи, и я, достав для отряда теплую одежду и провизию, ринулся в тундру. С нами поехал Пуссе, на которого возлагали все надежды. Спустя несколько дней встретили мы отпущенного шайкой врача, лечившего одного участника восстания, раненного в Туруханске. Врач дал много полезных сведений, и, судя по его рассказам, можно было думать, что гнаться за ними придется, по крайней мере, до устья Лены. Наше зрение, сверх ожидания, скоро было порадовано появившимися на горизонте признаками жилья. Оказались жалкие остатки неразрушенной до тла избушки купца Войлочникова. Чувствовалось совсем недавнее присутствие громил, даже снегом не успело запорошить притоптанного снега. Это послужило достаточным импульсом, снова толкнувшим нас в "неизвестное далеко". Еще два-три хмурых дня -- и мы натолкнулись на возчиков, захваченных разбойниками и ехавших обратно. Они вполне определенно и конкретно заявили, что мы накроем повстанцев в Хатангском. Шасть мы туда разведку -- действительно, банда в Хатанге и собирается отчалить. Часовых по деревне нет, обоз -- в стороне от деревни. Выезжать собираются после обеда, который заказан у местного священника, дьякона и кое кого из инородцев. Решили мы захватить их во время обеда. Подошли к деревне, не будучи замеченными. Без малейшего сопротивления отрезали обоз, где хранились оружие и боевые припасы. Захватив ружья и имея таким образом все козыри в руках, дали мы залп по деревне. Часть была убита, часть успела нырнуть за дома. Видя, что, кроме револьверов, защищаться им нечем, я приблизился вплотную к деревне, вытесняя из засады, но голоса: "Сдаемся! Сдаемся!" не дали довершить нам последнего акта. На мой возглас: "Выходи из-за домов!" полезли как тараканы из щелей. Построившись каким-то подозрительно-рассыпным строем, пленные подходили к нам. Шагах в пятидесяти от себя я скомандовал: "Руки вверх!" и предложил сдаваться по одному. Коварные замыслы их я легко угадал: у каждого подходившего на обыск оказались спрятанными револьверы; приблизившись всей группой, они непременно открыли бы стрельбу по нашей цепи. Видя, что их номер не пройдет, вышел один из них и от имени всех заявил о согласия сдаться лишь при одном условии: если в обратную дорогу я не буду прибегать к избиениям и какого бы то ни было рода издевательствам. "Иначе сейчас же рассчитаемся сами с своей жизнью",-- заявил он. Тут все, как один, вытащили револьверы. Пришлось мне срочно заверить, будто я придерживаюсь принципа лежачего не бить и послан только арестовать, а судить будут другие. Так все двенадцать и сдались. За пятьсот верст дороги четверо, ехавшие в заднем балке, задумали бежать и, прорезав чем-то стенку балка, выскакивали из него, разбегаясь по тундре. Часовые, что ехали сзади, заметили, открыли стрельбу и всех четверых при побеге перебили.

 Лживые показания Нагурного взбудоражили нас, и крики: "Наглая ложь! Свидетель лжет!" -- покрыли зал. Выкрики господам судьям были не по нутру, и нам запретили говорить.

 -- Оставив ретивую четверку в тундре, я прибыл с остальными в Дудинку, откуда обычным порядком -- до Туруханска. Там и сдал их другому конвою.

 На этом показания его закончились. Наш защитник обратился к нему:

 -- Имелись ли при аресте в Хатанге раненые?

 -- Да, ранен был находящийся сейчас здесь Аксельрод.

 -- Куда он был ранен?

 -- В правую ногу.

 -- Почему же у него отрезана и левая?

 -- Этого я не знаю.

 -- А в какое время дня пытались бежать четверо в тундре?

 -- На сумерках.

 -- Кем они похоронены и где?

 -- Помнится, мы их не похоронили.

 Защитник просил ответы Нагурного занести в протокол судебного следствия. Снова спросил председатель:

 -- Долго ли сопротивлялись беглецы прибывшим войскам в Хатанге?

 -- Упорно бились больше двух часов, осыпая градом пуль наших солдат.

 Перешли к допросу последнего свидетеля по нашему делу, вахмистра 31-го Сибирского стрелкового полка, бывшего в отряде Нагурного. Председатель суда ограничился несколькими короткими вопросами, зато взял его в работу наш защитник.

 -- В какое время дня подошли вы к деревне?

 -- Около двух дня.

 -- Скажите, при каких условиях были расстреляны четверо в тундре?

 -- При покушении на побег.

 -- Не расскажете ли, как тогда арестованные смогли выбраться из балка?

 -- Через дверь.

 -- В какое время дня было покушение на побег?

 -- Утром рано,-- растерявшись, ляпнул вахмистр. Защитник попросил занести и это.

 Поздним вечером закончилось судебное следствие. На ночь пришли в одиночки. Неумолчные соседи стучали всю ночь. Возбуждение тюрьмы доходило до неистовств.