Лапьер во что бы то ни стало хотел продать чулки и платок, и мы отправились вместе в улицу Бушерон и предложили вещи купцу; тот дал нам за них сорок пять су. Лапьер, по-видимому, успокоился после обрушившейся на него катастрофы, а между тем он был не так свободен и искренен, как прежде, и, судя по всему, я внушал ему сильные подозрения, невзирая на мои старания восстановить с ним прежние отношения. Подобные подозрения вовсе не соответствовали моим видам; убедившись, что нам лучше всего поскорее расстаться, я сказал ему:
-- Если хочешь, отправимся ужинать на площадь Мобера.
-- Ладно, пойдем, -- ответил он.
Я повел его к "Двум братьям", где потребовал вина, котлет, ветчины и сыру. В одиннадцать часов мы все еще сидели за столом. Наконец все ушли и нам подали счет -- всего было на 4 франка пятьдесят сантимов. Я стал шарить по карманам.
-- Странное дело! Где же моя пятифранковая монета?
Я стал искать повсюду, но денег нигде не находил.
-- Ах, Боже мой, какая досада: я, верно, потерял ее, когда бежал. Поищи-ка, Лапьер, не у тебя ли она.
-- Нет, говорят тебе, у меня мои сорок пять су и ни шиша больше.
-- Ну давай хоть это, я заплачу пока хоть сколько-нибудь, а потом устроимся как-нибудь.
Я предложил кабатчику два франка пятьдесят сантимов, обещая ему доставить остальное на другой день. Но он не так-то легко поддался на мои просьбы и обещания.
-- А, вы полагаете, -- кричал он, -- что достаточно прийти набить себе брюхо, а потом удрать не заплативши. Нет-с, вы извините...
-- Но, -- заметил я, -- такое обстоятельство может случиться со всяким честным человеком.
-- Да, заговаривай зубы-то; знаю я вас. Когда нет гроша за душой, так надо и постесниться, а не заказывать себе ужина на шаромыжку.
-- Не сердитесь, любезный, ведь дела не поправите...
-- Без рассуждений, заплатите сейчас же, или я пошлю за полицией.
-- Полиция! Вот вам с вашей полицией, -- ответил я, сопровождая свои слова бесцеремонным жестом, употребительным в простом народе.
-- Ах ты мошенник, не довольно, что налопался моим добром, он же еще говорит дерзости... -- возопил кабатчик, подставляя мне кулак под нос.
-- Не смей трогать, -- воскликнул я в свою очередь, -- или я...
Он все-таки подвигался ко мне, и я ловкой рукой влепляю ему звонкую пощечину.
Дело дошло до настоящей свалки; Лапьер, предвидя, что это может окончиться плохо, счел нужным улепетнуть; но в эту самую минуту один из гарсонов схватил его за шиворот, с криком: Караул! Воры!
Гауптвахта была в двух шагах, солдаты прибежали на шум, и во второй раз в течение дня мы очутились между двух рядов ненавистных воинов. Мой товарищ пытался убедить их, что он тут ни при чем, но вахмистр ничего и слышать не хотел, и нас свели в участок. С этой минуты Лапьер окончательно присмирел и приуныл; он более не раскрывал рта. Наконец, к двум часам ночи комиссар, делая обход, потребовал, чтобы ему представили всех вновь арестованных. Лапьер появился первым, и ему объявили, что его выпустят, если он согласится заплатить за ужин. Позвали в свою очередь и меня; войдя в кабинет, я узнал Легуа, а он меня. В двух словах я объяснил ему, в чем дело, и указал место, где были проданы чулки и шейный платок, и пока он делал распоряжение, чтобы захватить эти необходимые вещи для ареста Лапьера, я снова вернулся в камеру заключенных. Он уже вышел из своей задумчивости.
-- Наконец я понял, -- объявил он, -- теперь я вижу, в чем дело; все это сделано нарочно.
-- Хорошо, будь по-твоему, а я поговорю с тобой откровенно. Допустим, что все это сделано нарочно; в таком случае, скажу тебе, что ты виноват, а никто другой, что мы с тобой "влопались".
-- Нет, любезный, не я, и не знаю кто, а тебя подозреваю все-таки больше других. -- При этих словах я рассердился, он также вышел из себя, и мы начинаем драться. Нас разнимают. Как только мы расстались, я отыскал свои деньги и так как кабатчик не внес в счет полученную им плюху, то моих денег достало не только на уплату за ужин, но еще на выпивку солдатам, как обыкновенно водится. Исполнив этот долг, ничто более не удерживало меня; я удалился восвояси, не простившись с Лапьером; на другой день я узнал, что мои труды увенчались полным успехом: супруги Бра и Красное яблоко были накрыты среди вещественных доказательств их гнусной торговли и принуждены были сделать полное признание... Один Лапьер упорно отрицал свою виновность, но на очной станке с торговцем с улицы Бушерон он наконец сознался, увидев чулки и шейный платок, служившие уликой. Вся шайка, воры и укрыватели, были препровождены в Форс, в ожидании суда. Там они вскоре узнали, что их приятель, игравший роль "влопавшегося Видока", не кто иной, как сам плут Видок. Трудно себе представить их удивление; как они упрекали себя, что связались с таким искусным актером. После приговора все были отправлены в галеры. Накануне отъезда я присутствовал, по обыкновению, при заковке. Увидав меня, они не могли удержаться от улыбки.
-- Полюбуйся-ка, -- сказал мне Лапьер, -- это дело твоих рук, доволен теперь, мошенник!
-- По крайней мере мне нечем упрекнуть себя, не я уговаривал вас воровать. Не вы ли сами позвали меня? Другой раз не будьте так доверчивы. Когда занимаешься таким ремеслом, надо держать ухо востро.
-- Все равно, -- сказал Камери, -- ты можешь продавать товарищей сколько угодно, а тебе не избегнуть лугов (галер).
-- А пока счастливого пути. Приготовьте для меня местечко, а если вернетесь в Пантен, то не попадайтесь в капканы.
После этого ответа они стали разговаривать между собой.
-- А, он еще потешается над нами, подлец! -- сказал Ришло, -- ну хорошо же, пусть будет осторожнее...
-- Ух, ты бы лучше держал язык за зубами, -- ответил ему другой, -- ведь не ты ли сам привел его в нашу компанию. Уж если был знаком с ним, так должен был знать, что на него, душегубца, положиться нельзя...
-- Да, да, этим мы обязаны тебе, Ришло, -- возразил Красное яблоко, которого в это время заковывали, причем удар молотом чуть-чуть не размозжил ему голову.
-- Смирно лежать! -- грубо прикрикнул на него кузнец.
-- А все-таки, -- продолжая он, не смущаясь, -- приемщик нас подкузьмил, а то бы...
-- Будешь ты смирно лежать, собака? Береги свою башку!
Эти слова были последними, которые я услышал; удаляясь, я увидал, по известным жестам, что разговор был оживленный. Что они говорили -- я не знаю.
Свободное копирование
