Чернопередельцы и народовольцы... - 5

 Скоро по приезде в Москву я принялся разыскивать моих старых друзей и знакомых. Прежде всего я стал допытываться до Фроленко и Колодкевича. Я не знал, что они жили в Петербурге, и только напрасно таскался по квартирам, сопровождаемый моими молодыми приятелями-чернопередельцами, помогавшими мне в этих розысках. На мои расспросы я не получал ответов, да, повидимому, нельзя было и надеяться, что получу. В силу нелегальности разыскиваемых мною лиц при расспросах приходилось не называть их настоящими именами, а употреблять известные мне клички; между тем клички к этому времени могли у них замениться другими, новыми, которых я не знал. Тогда я решил допытаться сначала вообще до кого-нибудь из стариков-народовольцев. И вот направили меня к одному молодому человеку, кажется, студенту университета, который, как утверждали, находился в сношениях со стариками и чуть ли не с самим "Исполнительным Комитетом" и считался весьма деятельным и влиятельным среди московских народовольцев

 Я не стану упоминать его имени, так как возможно, что в настоящее время он проживает где-либо в России здрав и невредим, и расскажу только о моей с ним встрече, которую считаю довольно характерной.

 Вспоминается мне теперь его длинная фигура, лежащая на кровати. Должно быть, для показания своей революционной важности, а может быть, он и просто-таки устал от беготни по "делам", он принимал меня лежа.

 Было вечернее время. Он лежал на кровати навзничь, подогнув обе руки под голову, и в качестве значительного человека старался не выказывать ни малейшего интереса к знакомству со мною, хотя я очень хорошо понимал, что это было напускное поведение с его стороны, так как для него не могло не представлять интереса послушать и поговорить с человеком, только-что приехавшим из Сибири, о которой он, наверно, ничего не знал, или если и знал, то с пятого на десятое. Но выказать этот интерес по его мнению, очевидно, было нетактично: это умалило бы престиж партии. Поэтому надо было поважничать; тем более, нужно было это показать, что тут присутствовало еще два -- три молодых человека: один, кажется, его сожитель, такой же длинный, как и он (не помню, лежал ли и этот на кровати подобно тому или нет), другие два были чернопередельцы, пришедшие со мною.

 Между нами начался разговор, принявший сразу весьма странный характер. Он мне об'явил, что "старики" их весьма заняты и им трудно назначать свидания, но что я могу передать им через него то, что мне нужно, и после того, как они узнают, зачем я хочу видеть их, может быть, и они захотят со мною видеться и т. д. Одним словом, повел со мною речь в таком роде, как ведутся разговоры у посетителей с околоточным надзирателем, дежурящим в полицеймейстерской передней. Если мой собеседник даже и не знал лично меня, (чего, впрочем, не могу предполагать, так как обо мне изрядно-таки болтали тогда по кружкам), то во всяком случае о моей политической порядочности он имел сведения, и, следовательно, тон, принятый им по отношению ко мне, не мог быть ничем оправдан, если, конечно, не разделять того взгляда, что перед начальством, хотя бы и революционным, надо скидать шапку.

 К сожалению, подобный тон, кажется, был в ходу в то время, и моему собеседнику, может быть, не раз удавалось подавлять своим величием своих слушателей. Чинопочитание, которого раньше и в помине не было среди революционеров, теперь оказывалось обыкновенным явлением. Но мы были "сами с усами", и старого нигилиста чем другим, а величием подавить было мудрено. На мое заявление, что я могу дать сведения о ссыльных в Восточной Сибири и о путях для сношений о ними, собеседник мой напыщенным тоном ответил, что "партия" не нуждается ни в каких моих указаниях, так как она имеет там, в Сибири, своих собственных агентов и от них получает все нужные сведения.

 Это была неправда, но как же было сознаться, да еще в присутствии молодых свидетелей, в том, что у них нет связей в Сибири? Ведь от этого уменьшится престиж партии. "Народная Воля" покажется менее могущественной.

 -- Никаких агентов "Народная Воля" там не имеет,-- говорил я.-- Я только-что оттуда и прекрасно это знаю. Потрудитесь передать кому следует, что ежели желают получить о Сибири сведения, я готов их дать. Только пусть обратится за этим ко мне кто-нибудь из них постарше,-- грубо добавил я.

 В таком тоне происходили у меня тогда разговоры нередко, и я, что называется, рвал и метал. Сердился я и на то, что народовольцы говорили о захвате власти, хотя планы их о том, как они будут распоряжаться, захвативши власть, сильно напоминали планы того чудака, который, имея всего-на-всего один выигрышный билет, мечтал о том, как он распорядится деньгами, когда выиграет двести тысяч рублей; сердило меня и то, что люди стремились занимать положения в обществе, т. е. думали и поступали как-раз обратно тому, с чего мы когда-то начинали: именно отказывались от положений и привилегий; злился я и на то, что кланялись теперь перед авторитетом и утрачен был прежний независимый образ мыслей; что силы революционеров направлены были не на деятельность в народе, а на городские дела и т. д. Одним словом, все сердило меня, что я видел кругом.