Между тем уже в течение нескольких дней я замечал, что жандармы шатались по нашей улице, останавливаясь у ворот то того, то другого дома, и о чем-то расспрашивали. Жить дольше в нашей квартире становилось рискованно, и мы дня через два ее бросили. Некоторые совсем оставили Киев, другие же раз'ехались по разным квартирам. Я и Ходько поселились у одного знакомого и стали собираться в дорогу, решив на время выехать за границу, так как нам решительно некуда было деваться. Все эти дни мы находились в самом тревожном и напряженном состоянии. Всюду видели шпионов, все подозревали. Боялись заходить друг к другу на квартиры и встречи свои устраивали в глухих местах Ботанического сада или даже за городом, в роще.
Со всех сторон, откуда ни доходили к нам сведения, мы слышали тоже лишь об арестах да розысках. Аресты были в Петербурге, Москве, Одессе, Самаре, Саратове. Казалось, мы не знали такого пункта в России, где бы не было тогда арестов. С другой стороны, благодаря тому, что раньше мы порвали сношения со всем внешним миром, у нас не оказалось теперь связей, которые могли бы быть полезны в эту тяжелую минуту. Денег у нас не было. Мы были скомпрометированы. Нас разыскивали, и скрываться нам было не у кого. Одним словом, мы были разбиты правительством буквально на-голову.
Но вот кое-как нам удалось собрать около восьмидесяти рублей, и с этими деньгами мы с Ходько решили бежать за границу, чтобы там на время укрыться от преследований.
Предполагая однако возвратиться оттуда в скором времени, я хотел условиться с товарищами относительно нашей будущей встречи и с этой целью накануне от'езда из Киева отправился к Стронскому. Стронский с женою, как я уже упоминал выше, жил в это время в гостинице возле самого вокзала. Но, придя туда, я не застал Стронского и зашел к Коленкиной, занимавшей номер в этой лее гостинице. Помню, когда я вошел к ней в комнату, она сильно встревожилась моим приходом и стала настаивать на том, чтобы я немедленно уходил из гостиницы.
-- Уходите, пожалуйста, отсюда!-- говорила она.-- В соседнем номере живут шпионы... Сегодня ночью я слыхала разговор за этой стенкой.-- И она указала рукой на одну стенку.
Я взглянул на стенку. То была деревянная тонкая перегородка, какие часто встречаются в дешевеньких, выстроенных наскоро русских гостиницах. Сквозь такую перегородку легко можно слышать все, что говорится в соседней комнате.
-- Хорошо, я уйду. Но мне хотелось бы условиться относительно встречи,-- проговорил я тихо, чтобы не слышно было в соседнем номере.
-- Уходите! И слышать не хочу... Вас здесь арестуют,-- отвечала Коленкина тоже тихим голосом.
-- В таком случае и вас арестуют?!
-- Лучше одному гибнуть, чем двоим! Уходите!
-- Дайте же мне кончить: условлюсь...
-- И слушать не хочу, -- перебила она и затем, чтобы на самом деле не слышать меня, она закрыла себе уши пальцами и заговорила:-- Уходите, уходите, уходите... -- Слово это она повторила раз десять.
Какая-то странная нервность овладела мною. Я вышел. Проходя по коридору, в одной из комнат, двери которой были раскрыты настежь, я увидел несколько человек, показавшихся мне весьма подозрительными. Я вышел из гостиницы; но, отойдя шагов сто, задал себе вопрос: "Зачем же однако приходил я сюда?" Мне сделалось досадно; я рассердился на себя, и это чувство уничтожило мою нервность. Тогда я поворотился и вторично вошел в гостиницу. Коленкина изумилась, увидав меня, и, кажется, вторично собиралась повторить десяток раз слово "уходите", но кое-как мне удалось договориться. В настоящую минуту я уже не помню точно, в каком городе и когда именно решено было встретиться, но очень хорошо помню лишь то, что мы встретились потом совсем не там, где предполагали.
Бегство из Киева для нас, главным образом для Ходько, оказывалось однако делом не совсем легким: Ходько был родом киевлянин, и многие полицейские знали его в лицо. Вокзал и пароходная пристань кишели шпионами. Ходили слухи, будто у Триумфальных ворот и у Цепного моста -- двух выездных пунктов Киева -- полицейские и тайные агенты останавливали даже извозчиков -- евреев-"балагул" -- и осматривали пассажиров, уезжавших из города. Справедливы ли были эти слухи или нет, не могу сказать, но в то время мы приняли их очень близко к сердцу. И вот, принявши все это во внимание, мы решили бежать пешком.