Обычный в наше время страх перед мыслью, философией, богословствованием -- никак нельзя оправдать ни Евангелием, ни свв. отцами, которые очень много размышляли, рассуждали -- например, Григорий Нисский, Максим Исповедник, каппадокийцы вообще; я не могу припомнить ни одного св. отца, у которого был бы страх перед человеческим разумом, рассуждением, различием мнений. А что должно это происходить, движимое любовью к Богу, жаждой истины, так это само собою разумеется.
Тезис, о котором так легко говорят наши профессора. Сущность дела не в том, христианская ли это идея -- она, действительно, христианская. Весь вопрос в путях к нему. Каков путь вхождения христианина в жизнь, в культуру.
1. Социально-экономическая работа -- легче всего, но и тут трудности -- рассеянность, суета, отвлечение.
2. Наука, техника -- много труднее -- научное творчество разоряет духовную жизнь, увлекает в сторону.
3. Искусства -- труднее всего, т. к. эта область двусмысленная, демоническая.
Приобщение к культуре некоторым образом компромисс для духовной жизни. Не вернее ли способ обожения мира изнутри, как путь преп. Серафима. Тогда преображается и все остальное.
Какая трагичность таится в отношениях людей к Богу. Мы ищем Его, страдаем от Его отдаленности, хотя и зная, что Он обитает в самой нашей душе -- и, вместе с тем, какая-то мертвенность, какое-то тяжкое, почти непреодолимое окаменение безнадежно отделяет нас от Него.
Сама по себе ограниченность человеческая не есть глупость. Самые умные люди непременно ограничены до некоторой степени. Глупость начинается там, где появляются упрямство и самоуверенность, т. е. проявление гордости.
Страсть делает глупым даже умного человека.
Гордость -- одиночество -- тьма кромешная. Гордость, -- отсюда самолюбие, отсюда -- пристрастность, неспособность самооценки, -- отсюда глупость. Каждый гордец глуп в своих оценках, хотя бы от природы имел гениальный разум. И обратно, смиренный мудр, хотя бы был и "неумен"; сущность мудрости -- чувство Истины и смирение перед ней -- доступна ему.
О непротивлении злу -- Толстой понял внешне и внес этою заповедью любви много смуты и зла: отрицание государственных постановлений, суда, настроение бунта. Аскетичное понимание -- исполнение этой заповеди в {личной морали}.
Велика очищающая сила страданий и смысл их. Духовный наш рост зависит главным образом от того, как мы переносим страдания. Мужество перед ними, готовность на них -- вот знак "правильной" души. Но не надо искать их и выдумывать.
Постоянно сталкиваешься с людьми светскими, внешними, стоящими вдали от церкви и не желающими признать {свое} непонимание, свою неготовность восприять Истину, а ставящими это свое непонимание в вину Церкви и Истине. Наше православное понимание, подход к Богу не чувственно-эмпирическое, не формально-логическое и рациональное, а жизненно-опытное, в меру нашего духовного роста, в связи с молитвой и нашей нравственностью, -- "в лукавую душу не войдет Премудрость".
"Твой оскверних образ и сластем поработих". Сладости мира губят духовную жизнь, с ними теряется холодная трезвенность духа, ясность мысли, контроль над собой, рассеивается внимание, слабеет воля, ослабляется, растекается, растрепывается личность.
Сила девства -- сияние нерастраченного пола -- сублимируется в высшие духовные ценности. Целомудрие -- условие и источник настоящего творчества.
При наличии богатой психической жизни сфера сексуальная в значительной части превращается в энергию эстетического, морального и другого порядка. Но если этого нет, как у большинства европейской молодежи, то остается чистое скотство, которое само, наоборот, поглощает даже слабые искры других, более высоких проявлений.
Свободное копирование
