Записки жандармского штаб-офицера - 2

* * *

 Биографии, автобиографии начинают свой рассказ о происхождении своих фамилий, своих предков, роются в истории; мне, к счастью, не придется трудиться в этой бесплодной работе, мне не пришлось и пожить на своей родине. Все, что я знаю, мне известно из рассказов отца моего. Документов фамильных я не видал, да едва ли они и сохранились, -- бедным людям не до истории. Отец мой слышал от своего отца, тот от своего и так далее.

 Отец мой передавал мне, что, по преданию, наши предки выселены из Новгорода Иоанном Грозным[1]. Это основательно подтвердил мне Александр Николаевич Муравьев, служивший городничим в 30 х годах в Иркутске; он говорил мне, что он сам читал в своих фамильных записках, между многими фамилиями, подвергнувшимися остракизму[2] из Новгорода, вместе с Муравьевыми упоминаются и Стоговы[3]; Муравьевы близко нас живут. В тогдашних московских пустошах дана маетность[4] Золотилово, где и до сих пор родятся Стоговы: Золотилово[5], Московской губернии, Можайского уезда, от Можайска 25 верст по Смоленской дороге[6].

 Предание говорит, что Стоговы в Новгороде были богаты, дед мой, Дмитрий Дементьевич[7], владел селением на Беле Озере, вместо оброка ежегодно получал рыбу, что помнит хорошо мой отец, но в один год рыбы не привезли, а приехал староста и доложил, что приехал другой помещик и потребовал оброк. Дедушка махнул рукой, тем дело и кончилось.

 Дедушка служил; знаю, что был военный; из всей службы его мне известно, что он препровождал в Охотск какого то важного преступника и что он ездил на лосях, вероятно, на оленях. Я деда не помню, но весь околодок[8] знал, что он был колдун.

 Отец рассказывал мне два случая: через Золотилово идет дорога в Ельну, куда и мы были прихожане. Ехала дворянская свадьба; дедушку забыли позвать. Подъехала свадьба с поезжанами[9] к околице[10], лошади на дыбы и не пошли -- худая примета; другие, третьи сани, лошади нейдут в ворота околицы; тогда вспомнили о своей ошибке, что не пригласили Дмитрия Дементьевича. К нему -- дедушка спит. Просили, кланялись в ноги, но известно -- колдуны скоро не прощали. Наконец, дедушка простил, взял лопату и метлу, да неизбежный ковшик воды с углем, лег в воротах, заставил всех читать молитву, а сам стал сражаться с нечистым; разгреб снег, размел метлой, обошел поезд по солнцу, опрыскал водою и провел первые сани -- поезд проехал. Как ни звали деда на свадьбу -- не поехал.

 -- Как же, батюшка, наколдовал дедушка?

 -- Если, братей ты мой, пересыпать дорогу порошком толченой печени медведя, то лошадь через дорогу не пойдет.

 Друг деда приехал из Вятки, гостил две недели; тогда всякий помещик гнал водку, была не купленная. Дед упрашивал погостить еще два дня, друг не соглашался; отворяют конюшню, чтобы запрягать лошадей, коренная лежит без движения. Друг догадался, что это шутка деда, согласился гостить два дня. Дед заперся в конюшне; все слышали, как он с кем то бранился, и слышали стук, борьбу. Дед отворил конюшню, и конь коренной здоров и весел.

 -- Как же это, батюшка?

 -- А если, братец ты мой, сделаешь из воска шарик с орех, да в середину закатать язык змеи и положить шарик в ухо лошади, то она упадет и скорее умрет, чем сделает движение; вынуть из уха шарик -- лошадь веселее прежнего.

 Раз отец с моим дедом шли по слободе[11] Колоцкого монастыря (версты две от Золотилова); в одном доме была крестьянская свадьба; дед с отцом присели на завалинке, дед сказал: "Надобно, чтобы они подрались", и действительно, после ссоры и ругани мужики вышли из избы и на улице пошли кулаки.

 -- Как же это, батюшка?

 -- Этого, братец ты мой, я не должен объяснять тебе.

 -- Почему же, батюшка?

 -- Грех делать зло людям.

 Я деда не помню, но отец рассказывал, какой молодец был мой дед.

 Раз привели цыгане дикую лошадь, никто и подойти не мог; дед при гостях подошел, быстро прыгнул, лошадь била и унесла. Через два часа дед приехал на лошади шагом, а ему было под 70 лет. При этом дедушка с укоризною сказал бабушке: "Ни одного в меня не кинули". Тогда это была острота; отец говорил, что гости много хохотали.

 Отец показывал мне место с краю Москвы, где дед пускал свою лошадь на траву; он часто ездил в Москву верхом (120 верст).

 -- Лошадь не украли?

 -- Тогда, братец, не воровали лошадей.

 Сохранилась расходная записка о поездке в Москву с бабушкою за годовым запасом. Платили дорогою на постоялом: за ночлег полушку[12], за ужин себе -- деньгу[13], за лошадей деньгу, запаса в Москве на десять рублей.