17.01.1944
Ночь. Только что всех подняли, приказали приготовиться. Оказывается, противник снова наступает.
Спички, как назло, отсырели. Пришлось половину коробки вычиркать, но ничего не получилось. Тогда чиркнул одну за другой две группки спичек, и они, пошипев, вспыхнули. Лучина от целлулоида-самолета кончилась. Пришлось разжигать печку, но, опять таки, бумаги не было - сжег целую газету и не растопил. Тогда схватил солому и камыш (у меня его здесь еле-еле), минут десять раздувал и запалил. И сейчас раздуваю. Хорошо еще, что ничего за это время не случилось - в темноте я много растерял бы, если б драпать пришлось.
Перекинул кашу.
17.01.1944
Получил 6 писем. 1 от мамы, по одному от дяди Люси, тети Ани, тети Любы, и 2 от Оли. Мама расстроила меня. Она, очевидно, забывает о тяжести настоящего времени и продолжает оскорблять папу. Папа совсем напротив поступает. Мама опять называет его мелочным, говорит, что он хнычет и жалуется. А на самом деле он даже не хочет использовать моих денег, пишет, что для меня будет держать их, и даже на мое желание соединить их - не отвечает отказом. Совсем иное делает мама.
Оля стала ужасно грязно и бестолково писать. Самый худший шрифт моего письма не идет в сравнение с ее чёрканием, а ведь она в институте. В общем, она разочаровала меня кругом. Я так ведь ждал и любил ее письма. Адресов девочек не присылает. О Лене и Майе сообщает только, что потеряла с ними связь и что Майя выехала в Москву, а я ведь ей столько писем отправил!
Тетя Аня хорошо пишет, приятно, но немного наивно. Так же она пишет: "Попросишь у своего начальника отпуск в Днепропетровск", будто не понимает, что ни я, ни начальник не можем устроить мне эту поездку туда - ведь я на войне, и кто немцев бить будет, вдруг я разъезжать стану? И другие наивности есть.
Дядя Люся не письмо, а записку написал. Пишет, что, возможно, выедет. Письма холодом пахнут.
Тетя Люба обвиняет в постоянной перемене адресов. Письмо у нее короткое - открытка. Ни словом не заикнулась о Лялечке.
Вообще, на всем и на всех печать занятости, напряженной работы, поэтому и письма короткие.
Мама пишет, что обеспечит мое обучение после войны. Она забывает, очевидно, что я не ребенок и имею уже заработок.
Оля пишет, что Нестеренко ей рассказал о каких-то наградах, якобы имеющихся у меня, и что мы с ним жили как братья. Меня это немного трогает, но и смешит. Возможно, он хочет пожить лучше, вот и притворяется. Тут, дескать, меня за брата считают, кормят и ухаживают. Так сейчас все военные поступают, ибо это лучший для нашего брата выход в жизни.