Всё искупила преддипломная практика в Ленинграде. Воспоминания об этом, освобождённые из запасников памяти, устремляются наперегонки, радуясь возможности ожить хотя бы таким способом.
Впускаю первое – это сам Ленинград. Не только мосты, дворцы, шпили, проспекты, парки и, вообще, то внешнее, что сразу бросается в глаза каждому. Но и более важное – ощущение, что находишься в непривычной среде, сообществе иных особых людей, чем-то неуловимо, но явственно связанных между собой. Может, это выражается одним понятием – культура? Нет... есть ещё что-то пронзительно трогательное, хрупкое, такое домашне-доверчивое. В меня вошло это, заполнило какие-то сиротливые пустоты души и приятно поселилось навсегда.
В Москве люди столичные – воспитанные, вежливые, но застёгнутые, спешащие, всё уже постигшие и потому ко всему безразличные. Вообще, в глубинной России народ общителен, доброжелателен, но легко в разговоре ломает деликатную грань влезания в душу.
В Питере встречаешь нечто среднее и более высокое. Даже и дама в мехах в метро или троллейбусе просто и с улыбкой взглянет в глаза случайному попутчику, охотно посоветует что-то полезное, узнав, что он гость её города. И без тени нравоучения или превосходства. Приличный мужчина на улице на вопрос, как пройти, остановится и, не спеша, серьёзно объяснит, да ещё и взглянет внимательно – понял ли? Это называется – Ленинградцы. Вчера только приехал, а сегодня чувствуешь, что давно здесь живёшь, и люди вокруг немножко твои знакомые. (Невозможно слушать теперь об обманах, склоках и убийствах в этом городе. Уверен, что это действуют «лимитчики» – пришлые строительные рабочие, наводнившие сначала окраины, а затем проникшие и в сердце доверчивого и, как всё доброе, беззащитного народа.)
Нас расселили по частным квартирам. Мне повезло оказаться в самом центре на улице Герцена, рядом с кино «Баррикада».
Хозяйка комнаты, где я и Веня Романов, прошедший армию мой напарник, получили спальные места, работала в столовой.
Первым делом мы набросились на макароны. Их продавали дёшево и свободно. На огромной хозяйской сковороде мы жарили, с обильной маргариновой поддержкой, достаточное для хорошей семьи, макаронное поле. И всё поедали. Такое пиршество в нашем Иванове было невозможно.
Через некоторое время хозяйка, присмотревшись к голодным и неплохим ребятам, принесла нам мясо, и далее мы лопали макароны с мясом. Ни о какой плате и речи не было.
В свободное время, а его выпадало достаточно, я погружался в город, о котором уже много знал. Я вслушивался в тишину под сводами Исаакия. Оборот за оборотом ходил вокруг Петра, вглядываясь в стремительные линии коня и всадника. Замирал на Невском перед блокадным знаком об обстреле и всегда свежими гвоздиками памяти. Проверял, а верно ли, что их пять углов, на пересечении улиц с обнаруженным названием ... Я до изнеможения шёл и насыщался удивительным городом.
Мама дала мне адрес наших родственников, которые жили в Ленинграде. С расспросами я вышел на Международный проспект, нашёл дом № 14 и ... № 18. Несколько раз пересёк скверик, стараясь разыскать нужный мне №16. Обращался к прохожим – никто ничего не знал. Уже хотел уходить, когда нашлась опрятно одетая старушка, рассказавшая, что прямо в этот дом попала бомба. Никого живых не осталось. Да и остатки дома, вот, разобрали и сделали сквер.
Окинул взглядом последние строки, и послышалась обида города, где родился и вырос. Здесь тоже были не просто дома и улицы. Правда, почувствовал это много позже, когда жизнь вила из меня очередную верёвку. И были это отнюдь не центральные улицы, нелепо украшенные хвастливыми лозунгами. Помните, в небе над площадью Революции появился капитальный плакат со светящимися буквами: «Покупайте котлеты Ивановского мясокомбината!». Ха – будто могли существовать котлеты иного производителя? Ха-ха, будто вообще могли в нашем городе удержаться в продаже котлеты. А плакат, теряя отдельные буквы, ещё годы лез в глаза, хотя обвыкшийся во лжи народ, давно забыл о таких экзотических продуктах.
А почувствовал я душу полудеревенского района, рядом с которым жил:
Есть в городе Иваново
Окраина – Нежданово,
Там улицы Сибирские
В снега погружены:
Берёзки, липы, тополи,
Домишки, как акрополи,
Задумчивые вестники
Ушедшей старины...
Конструкторское бюро, в котором мы проходили практику, располагалось рядом – на улице Гоголя. Жители близлежащих домов, и не подозревали, что здесь рядом, среди нарядных магазинов и исторических достопримечательностей, расположилось жутко секретное это предприятие. Правда, никакой техники я там не видел, только папки отчётов и «синьки» чертежей.
Для будущего дипломного проекта мы здесь «собирали материал», т.е. передирали страницы и схемы из всяких томов, смутно представляя, зачем это потребуется и как свяжется в собственную работу. Так и получилось. Мне повезло придумать свою тему проекта на основе догадки похожей на изобретение.
Особое приключение нам преподнесла практика в этом секретном КБ. Предстоящий выходной день был необычным.
Как писали газеты, «Блок коммунистов и беспартийных выдвигает своих лучших представителей в Верховный Совет». Среди простого народа это называлось проще – «выбора».
Теперь этого и не понять, но в те времена партийная верхушка, соблюдая «Сталинскую конституцию», устраивала торжественный ритуал назначения особ, отличившихся в лизании её деликатного места, в члены «высшего органа государственной власти». Для показухи в их число включали: из «рабочего класса» пару мало пьющих токарей и сталевара, из класса крестьян – розовощёкую доярку и из интеллигентской прослойки – прикормленного писателя. Для исключения каких-либо неясностей на каждое место выдвигали по одному кандидату.
Задача избирателей упрощалась – придти, взять бумажку с именами и опустить её в урну.
Чтобы довести число участвующих в этой добровольной процедуре до необходимых 99,9 %, на избирательные участки доставлялась, в ограниченном количестве, колбаса отдельная по цене 2 руб. 20 коп. и ещё некоторые подобные деликатесы. Народ спешил с утра, пока не разобрали колбасу, «явиться, чтобы исполнить свой гражданский долг!» – так это называлось в газете «Правда».
В Ленинграде к этому дню проспекты украсили «кумачом», на площадях выступали артисты и играли оркестры. Поэтому мы с Венькой закончили свои дела в КБ пораньше и пошли поболтаться по городу. К вечеру мысли о жареных макаронах затмили флаги и иллюминацию, и мы пришли домой. Нас встретила встревоженная хозяйка: «За вами несколько раз приходили с работы, вас ищут по городу». Мы поспешили на Гоголя. КБ оказалось не закрытым, кабинеты не опечатанными. Ждали двоих шпионов-студентов, которые не сдали в спецчасть взятые утром материалы с грифом «Совершенно секретно». Они содержали описание английской радиолокационной станции довоенной эпохи. (Видимо, тогда разведка стянула и до сих пор скрывала эти, вряд ли кого интересующие, секреты).
Хорошо, что к нам не отнеслись серьёзно, поругали и отпустили на волю.
Для моего напарника практика оказалась особенно плодотворной. После защиты его послали на работу в Ленинград, где он женился на библиотекарше из того самого КБ. Немного спустя, при встрече я удивился его удаче, девушка была, что надо. Венька поделился опытом: «Зашёл почитать газету, смотрю – среди книг кто-то шевелится, сдул пыль, оказалась симпатичная, записался в читатели». Помнится, показали мне и дочку, хорошенькую и развитую явно не по возрасту.
Мне тоже следовало подумать о будущем. Я зашёл в приёмную комиссию знаменитого ЛЭТИ, рассказал о своей специальности и возможном окончании техникума «с отличием». Мне любезно ответили, что сможете поступить к нам без экзаменов в числе 5% отличников.
Однако после защиты, хотя я и попал в эту категорию, в Ленинграде пока не оказался. Выяснилось в техникуме, что, хотя этот выпускник и отличник, но его не пошлют на работу в Ленинград или другое хорошее место, да и вообще он был принят на такую специальность непонятно почему. Видимо, дядя Виля что-то говорил маме по этому поводу, я видел растерянность на их лицах.
Мама сказала: «Ты будешь там совсем один. Может, пойдёшь в наш институт, тоже станешь инженером?» (Позднее мне не раз случалось видеть на лицах очень расположенных ко мне людей это странное выражение – одновременно тревоги, гнева, сочувствия и растерянности. Так было, когда, приехав из Москвы, рассказал нашему другу хирургу Валентину Израилевичу Фишкину, что Лёню после школы Колмогорова не берут на мехмат МГУ, или когда, отвечая добрейшей Татьяне Анатольевне Глазенко, зав. кафедрой ЛИТМО, на заботливый вопрос «Как ваши дела?» – сказал об отказе в защите в Москве и т.д.)
Спустя годы, я ещё вернусь в этот город, и он не обманет мои мечты.
Свободное копирование
