Вернувшись в Москву, стал работать по-прежнему, не считаясь со временем. Тревожился, когда подолгу не было писем от Зорика, радовался успехам нашей армии. Теперь уже всему миру было ясно: наша победа близка. Но пока шли ожесточенные бои и каждый день гибли люди, отвоевывая родную землю, ту, на которой жили деды и прадеды и которую тщетно пытались покорить враги.
3 июля радио сообщило: штурмом очищен от гитлеровцев город Минск. Значит, нашим войскам открывался путь на Варшаву и Берлин!
Стране все еще было трудно, в колхозах еще пахали на коровах, скуден был пока военный паек, и все шли и шли похоронные. Но самое трудное мы уже перенесли, и теперь Советский Союз, продолжая воевать, креп и набирал силу. Страна строилась, восстанавливала разрушенное врагом, в ней развертывалась огромная культурно-созидательная работа. Убедительным примером может служить создание в 1944 году Академии медицинских наук.
Впервые я услышал об этом в июне. 56 академиков должны были избрать президиум новой Академии. Как мне сказал академик Абрикосов, в числе действительных членов называлась и моя фамилия. Намечалось включить в новую академию 25 исследовательских институтов. 7 июля сообщение о создании Академии медицинских наук, подчиненной союзному Наркомздраву, было опубликовано в газетах.
На два дня я уехал отдохнуть в санаторий «Узкое» и там обдумал вопрос о подготовке доклада на предстоящей осенней сессии Академии наук СССР, на общем собрании академиков. Тема доклада: «Санитарно-экономическое значение гельминтозов в народном хозяйстве СССР и проблема их ликвидации». Я полагал, что такой доклад надо было сделать. Уже 5 лет я состоял действительным членом АН СССР, а среди академиков царили самые нелепые представления о моей специальности. Доклад мой должен был сыграть, если можно так выразиться, просветительную роль. Он укрепил бы авторитет гельминтологической лаборатории АН; моя специальность стала бы понятной большинству работников АН СССР, которые не представляли себе, за что я борюсь в течение всей жизни.
21 июля был в ТРОПИНе, ознакомился с постановлением Совнаркома СССР об учреждении Академии медицинских наук и с радостью увидел, что в этом документе Тропический институт, входивший в новую академию, официально назван Институтом малярии, медицинской паразитологии и гельминтологии. Правительство выделило гельминтологию в самостоятельную науку! Это даст медицинской общественности понять, подумал я, что пора приняться за более серьезную постановку гельминтологического дела в стране.
Одно из «последствий» этой реформы коснулось и меня. Я стал не консультантом Тропического института, а заведующим гельминтологическим отделом Института малярии, паразитологии и гельминтологии. Ну что же, это мне понравилось! Заместитель наркома здравоохранения В. В. Парин просил меня представить на имя оргкомитета Академии медицинских наук записку о направлении работ гельминтологического отдела, его структуре и штатах, формах практической работы по борьбе с гельминтозами. Принялся за эту записку; работалось легко, тем более что сводки с фронтов были отрадные.
Работал и думал: странная сложилась ситуация. Вернувшись из Казани, я предполагал освободиться от своих бесконечных нагрузок, и в первую очередь отказаться от сотрудничества в ТРОПИНе и Военно-ветеринарной академии. Получилось же наоборот: создание Академии медицинских наук наложило на меня дополнительные обязательства, а встреча с начальником Военно-ветеринарной службы СССР генералом Лекаревым привела к тому, что я стал профессором Военно-ветеринарной академии. Дел множество, а здоровье оставляло желать лучшего, справляться с многочисленными обязанностями становилось все труднее.
31 августа наши войска вступили в Бухарест! Румынский народ осыпал наших бойцов цветами. Читал газеты и думал: интересно жить в такое время!
Свободное копирование
