23 июля прибыли в Казань и все вместе направились в университет, где нам приготовили временное прибежище в лабораторных комнатах. Нас любезно встретил ректор университета, а вице-президент Академии О. Ю. Шмидт сразу же занялся распределением ордеров на жилье в городе. В Казани мы прочли сообщение Совинформбюро о налете двухсот немецких самолетов на Москву. В городе, как сообщалось, возникло несколько пожаров, имелись убитые и раненые.
Я мирный человек, я никогда не был военным, моя наука, которой я отдавал всю свою жизнь, глубоко гуманна, я никогда не держал в руках оружия, но сейчас я готов был взять его в руки и идти защищать свою Родину. Не ошибусь, если скажу, что такое настроение было у всех моих коллег. Первое, что я услышал от Отто Юльевича Шмидта, был вопрос:
— Читали? Бомбили Москву.
— Читал, — ответил я.
— Массированный налет, — добавил он и замолчал.
Всех волновал вопрос: много ли в Москве разрушений, жертв, кто пострадал. У всех в столице оставались родные, друзья и знакомые, институты и лаборатории. Но особенно тяготила нас мысль о том, что враг уже над Москвой.
Глеб Максимилианович Кржижановский, хотя и был больным, старался подбодрить нас, успокоить. Он перекинулся со мной несколькими словами, и эти слова, простые и мужественные, подействовали на меня успокаивающе.
Мне выдали ордер на комнату в квартире проректора Казанского университета агронома Макарова. Я получил 20-метровую комнату для себя с Лизой и небольшую добавочную комнатку для Ирины с внуком.
На следующий день пришел к нам мой ученик, зав. кафедрой паразитологии Казанского ветеринарного института Н. П. Попов. Он посоветовал мою вигисовскую лабораторию разместить в помещении Казанского научно-исследовательского ветеринарного института. Директор этого института предложил нам занять 2 комнаты в эпизоотологическом отделе: одну под мой кабинет, а другую под лабораторию сотрудников. Я с радостью согласился. Вскоре эти комнаты были оборудованы, и мы втроем — я, гельминтолог Матевосян и художница Тимофеева — стали налаживать научную работу.
Итак, в Казани открылся филиал ВИГИСа, и с первых чисел августа он приступил к работе. Начался новый этап нашей деятельности в условиях эвакуации. Работал в лаборатории по 8—10 часов в сутки в полной тишине: не было ни телефонных звонков, ни бесконечной суеты, так надоедавшей в столице. И все же чувствовал себя неважно: мысли о Москве, о войне не давали сосредоточиться, выбивали из рабочей колеи.
В газетах продолжали сообщать о бомбардировках Москвы. В ночь на 27 июля фашистская авиация опять была над столицей. В результате — пожары, убитые и раненые.
А 9 августа газеты сообщили о том, что наша авиация сбросила зажигательные и фугасные бомбы в районе Берлина. Весь день мы только об этом и говорили. 10 августа мы читали два сообщения — о налете немецкой авиации на Москву и о втором налете советских самолетов на район Берлина.
Сообщения о наших ответных бомбардировках фашистской столицы поднимали дух, вселяли надежду. А сводки Совинформбюро были все тревожнее и тревожнее: теперь наши войска дрались уже на Новгородском, Гомельском и Одесском направлениях.
В Казани начались учебные воздушные тревоги, проводились они под лозунгом: «Превратим город в подлинную крепость обороны!».
Лиза повесила на окнах плотные черные занавеси и при первых же звуках сирены опускала их. И хотя в комнате горело электричество, опущенные черные шторы угнетающе действовали на психику, в помещении казалось душно и тесно.
Лиза целые дни проводила в военном госпитале: ухаживала за ранеными. Дежурила она и по ночам, и тогда мне было особенно тоскливо и одиноко. Внук мой Андрюша боялся воздушной тревоги и, как только включали сирену, бежал ко мне. Я работал, он сидел рядом; ему со мной было спокойнее, и мне лучше при нем. Ни тоска, ни тревоги не могли заставить меня оторваться от работы. Я просиживал над рукописями до глубокой ночи.
Как-то получил от своего бывшего ученика А. А. Соболева из Горького письмо: записался добровольцем в армию, вступил в партию. Закончил он свое послание фразой, согревшей мне сердце: «Во всяком случае, самая светлая полоса моей жизни — это время работы под вашим руководством».
Свободное копирование
