Друзья и враги - 3

* * *

Из Сибири приехал Сергей со своей семьей. 7 лет сын проработал вдалеке от нас: сначала в Омской области — старшим ветврачом, а затем в Калмыкии — начальником ветеринарного отдела при Наркомземе Калмыцкой АССР в г. Элиста.

В совхозе Ломоносовский, где Сергей работал старшим ветеринарным врачом, он познакомился с Анной Васильевной, студенткой Омского ветеринарного института, которая проходила практику в совхозе. Вскоре они поженились. В августе 1934 года у них родилась девочка, в честь бабушки Елизаветы Михайловны ее назвали Лизочкой. Это была наша первая внучка. Понятны наши радость и нетерпение: нам очень хотелось увидеть Лизочку. И вот девочку, когда ей было всего 3 недели, привезли в Москву. Это было очень приятное время: Лизочка внесла в нашу жизнь новую, и если так можно сказать, лирическую струю. Как я ни был занят, все же несколько вечеров провел в кругу семьи, разрешив себе маленький отдых.

Говорят, что у меня неплохой слух. Мне не пришлось учиться музыке, но по слуху я играю, и играть люблю, хотя из-за недостатка времени редко позволяю себе подходить к пианино. В эти же вечера мы музицировали и даже выбрались в консерваторию на концерт. Я люблю классическую музыку, люблю «Фауста», «Ивана Сусанина», «Псковитянку», могу, кажется, слушать их до бесконечности. Аня жадно знакомилась с Москвой, мы водили ее по театрам. Я и сам смотрел и слушал спектакли с наслаждением, втихомолку ругая себя за то, что всю жизнь у меня не хватало времени на семью и отдых. Но «театральный период» для меня лично закончился очень быстро. Дел было множество, и мои друзья, и мои ученики часто звонили мне очень поздно, зная, что я работаю по ночам. Приходилось расставаться с пленительным миром звуков, возвращаться в научный, всегда неспокойный мир.

Обращаясь к тому времени, не могу не поражаться, сколько я успевал делать в 60 лет. Помимо педагогической работы в Московском ветинституте, я выступал с докладами и публичными лекциями по просьбе самых разнообразных научных и общественных организаций. Росла и активизировалась сеть ветеринарных и медицинских учреждений на периферии. Из разных республик и областей шли просьбы приехать провести консультации и прочесть доклады, организовать краткосрочные гельминтологические курсы для медицинских к ветеринарных врачей и т. д. и т. п. Мои московские лаборатории наводнялись стажерами, желавшими приобщиться к гельминтологии, как они выражались, из первоисточника.

Со второй половины 1938 года началось выдвижение ученых разных профилей в действительные члены и члены-корреспонденты Академии наук СССР. Совершенно неожиданно я был назван одним из кандидатов в академики биологического отделения. Выдвинули меня общие собрания ВИЭВ, Тропического, Московского зооветеринарного института, Всесоюзного института гельминтологии, Воронежского ветеринарного института и ряда других вузов и институтов.

Шансов на успех, с моей точки зрения, у меня было немного, так как имелось только 6 вакансий на специалистов всех профилей биологической науки, а претендентов было 58. К тому же я не чистокровный биолог-теоретик, а ученый ветеринарного профиля с прикладным уклоном, а такие специалисты в течение двухсот с лишним лет существования в нашей стране Академии в этот храм науки не избирались.

26 января радио передало, что биологическое отделение АН СССР выдвинуло для избрания в число академиков Лысенко, Цицина, Бериташвили, Павловского, Штерн и Скрябина. Через три дня общее собрание АН СССР избрало всех названных ученых в число действительных членов АН СССР. Так я оказался первым и до сих пор, до 1969 года, единственным академиком — представителем как ветеринарного, так и гельминтологического профилей.

Вступив в качестве действительного члена в Академию наук СССР, я, естественно, прежде всего должен был найти здесь точку приложения своим знаниям. Поскольку с 1923 года в составе зоологического института Академии действовала постоянная комиссия по изучению гельминтофауны СССР, сыгравшая большую роль в развитии гельминтологического дела в Союзе, я считал правильным вывести комиссию из состава зоологического института и включить ее в биологическое отделение. В таком духе составил я докладную записку и передал ее в бюро биологического отделения.

Через две недели узнал, что академик Е. Н. Павловский внес проект о создании при биологическом отделении Академии наук постоянной паразитологической комиссии.

Мне казалось правильным, чтобы Академия наук СССР, оснащенная гельминтологической комиссией, стала межведомственным планирующим центром гельминтологической науки. Это, думал я, создаст обоюдную выгоду — и Академии наук, и гельминтологическому делу. Академия приблизит свою работу к насущным запросам жизни, а все разделы гельминтологии будут объединены высшим научным учреждением страны, что поднимет ее авторитет и обеспечит проведение работ на высоком теоретическом уровне. Кроме того, создание самостоятельной гельминтологической комиссии еще раз подтвердит полный суверенитет этой науки.