Командировка в прошлое - 4

…В начале июня 1936 года должна была состояться 10-я сессия Международного эпизоотического бюро в Париже. Предполагалось, что я выступлю с докладом. 2 июня сессия начала работу, а я сидел в Москве и ожидал визы. Наконец 3 июня получаю визу, билет до Парижа. В 12 ночи выезжаю.

Прибываю в Париж, еду на такси в отель Сен Жермен. Номер отвратительный: миниатюрный столик и огромная кровать, которая занимает три четверти комнаты.

Прежде чем идти на заседание, решил купить новый костюм. Но не тут-то было: магазины закрыты — забастовка.

Возле универмага — масса народу, любители поглазеть. Все двери и окна магазинов заперты, а вокруг ходят продавцы и продавщицы, причем ведут себя очень выдержанно. Много полицейских.

В десять утра прибываю к зданию, где проходила сессия. Подхожу к залу и слышу аплодисменты. Оказывается, председатель бюро профессор Леклэнш только что закончил заключительную речь и закрыл заседание до будущего года.

Вхожу в зал заседания. Делегаты уже встали со своих мест, обмениваются впечатлениями, собираются уходить. Ко мне подходят представители различных стран, сожалеют, что я опоздал. Очень тепло приветствовал меня болгарский ученый Тодоров. Лично мы с ним не были знакомы, но он знал меня по литературе. Подошел и Леклэнш. Он рассказал, что 4 июня были зачитаны резюме из докладов, присланных на сессию советскими учеными. Леклэнш пообещал опубликовать эти доклады в бюллетене Бюро. На сессию будущего года запланирована дискуссия по докладу, составленному мною и Р. С. Шульцем.

Кто-то из стоявших рядом сказал, что сейчас Скрябин и американец Холл — две основные фигуры в мировой ветеринарной гельминтологии. Леклэнш добавил: «Такая работа, которую ведет господин Скрябин, возможна только в условиях их страны».

Из Бюро зашел в наше полпредство. Посла т. Потемкина не застал, принял меня консул и показал полученную из ВАСХНИЛ телеграмму. В ней было сказано, чтобы я непременно добился постановки на сессии своего доклада. Увы, телеграмма опоздала, так же как и я сам.

8 июня поехал к Леклэншу поговорить насчет издания на французском языке моей работы по ветеринарной гельминтологии. Он посоветовал обратиться в издательство Виго, которое выпускало преимущественно книги по ветеринарии.

Поехал в книжный магазин Виго и увидел работу Неве-Лемера «Гельминтология медицинская и ветеринарная». Прочел книгу внимательно. Нашел в ней принципиальные ошибки, противоречия. К сожалению, не обнаружил точки зрения автора на некоторые важные проблемы гельминтологии, видимо, сказалось то, что Неве-Лемер не гельминтолог, а паразитолог.

Говорил с одним из братьев Виго, предложил ему издать мою и Шульца книгу «Гельминтозные заболевания домашних животных». Объяснил, что предлагаемая книга не повторит труда Неве-Лемера и будет иметь значение для ветеринаров различных стран. Виго обещал дать мне окончательный ответ после того, как посоветуется с Леклэншем.

В 9 часов утра мне подали визитную карточку профессора Брумпта — крупнейшего французского специалиста в области медицинской паразитологии. Оказалось, что Брумпт видел Леклэнша и тот сказал ему, что я хочу издать во Франции книгу. Брумпт сообщил, что рекомендовал меня Виго и заверил последнего, что наша с Шульцем книга не имеет ничего общего с работой Неве-Лемера.

Брумпт был возбужден: его кандидатуру выдвинули во Французскую академию. Академиков во Франции называют «бессмертными», и Брумпту очень хотелось стать «бессмертным». Он откровенно рассказал, что в связи с выдвижением у него очень много хлопот: необходимо посетить ряд влиятельных лиц, чтобы получить надлежащее количество голосов.

Брумпт пригласил меня к себе, и в 4 часа я поехал в его лабораторию. Она мне понравилась: обстановка скромная, но деловая. Сотрудником Брумпта был крупный ученый Ланжерон.

Познакомился я у Брумпта и с Неве-Лемером. Этот холодный, выдержанный человек встретил меня неприязненно. Видимо, Виго с ним говорил о моем желании издать книгу. Зорко следя за мной, он не произнес ни единого слова.

Во время беседы с Брумптом в кабинет зашел профессор Дольфюс — шумный, несдержанный, но, видимо, откровенный человек. С его приходом кабинет наполнился смехом, выкриками.

Если Ланжерон — тихий, спокойный человек, то Дольфюс — сама энергия. Это был очень интересный человек, весь ушедший в гельминтологию, обладавший огромной эрудицией. Он жил больше чем скромно, видимо, сильно материально нуждаясь. Я понял это, когда узнал, что Брумпт привлек Дольфюса на маленькую должность, поручив ему привести в порядок свой музей. Дольфюс приходил к нему в пять часов пополудни и работал до половины девятого, а иногда уходил еще позднее.

Дольфюс сразу же налетел на меня, упрекая за то, что я не посылаю ему оттиски своих работ. Говорил он шумно, размахивая руками, как оратор на митинге.

После осмотра лаборатории мы с Брумптом поехали к нему домой. Вся его семья, кроме старшего сына, была в сборе — жена и трое сыновей. Гостиная была наполнена необыкновенными вещами, привезенными Брумптом из различных экспедиций; здесь были бивни слона, японские стеклянные рыбки, статуэтки Будды и т. д.

Мы мило провели время в обществе умной, изящной и приветливой жены Брумпта. Вечером на машине, которую вела мадам Брумпт, меня отвезли в отель.

На другой день я поехал в музей к Дольфюсу. Надо было подниматься по узкой грязной лестнице, всюду темнота, затхлость, пыль. Только энтузиаст мог здесь работать за гроши.

Огромная масса пробирок с гельминтами была рассована по всем углам. Беспорядок полнейший, поскольку нет технического персонала. После беседы Дольфюс, приветливый и добрый человек, повел меня к себе домой и показал свою гордость — прекраснейшую библиотеку.

От Дольфюса поехал пообедать, но все рестораны оказались закрытыми — забастовка. Повара и официанты стояли на своих местах, чтобы не допустить штрейкбрехеров. Забастовщики смотрели на публику и на тех, кто был бы не прочь поесть. А вечером я увидел в газете фотографию: выглядывавших из окон ресторана поваров. Под фотографией надпись: «Забастовщики не унывают».

16 июня вернулся в Москву и с головой ушел в работу.

Конец ноября провел в Киеве, где заседала фаунистическая конференция, организованная Институтом зоологии и биологии Украинской Академии наук. По докладу профессора С. Я. Парамонова, который предлагал издать многотомную «Фауну Украины», я выступил с предложением: включить в книгу и домашних животных, осветив тему не в зоотехническом, а зоолого-фаунистическом аспекте (многие высказывались против включения в это издание домашних животных).

На вечернем заседании пришлось крепко поспорить с теми, кто хотел объединить гельминтологию с паразитологией. «Почему вы не требуете от ихтиолога, чтобы он занимался энтомологией и орнитологией?» — спросил я. На этот мой вопрос последовало молчание. В итоге Украинская Академия наук решила усилить разработку гельминтологических проблем.

Меня избрали членом биологической комиссии Института зоологии Академии наук Украины, так что в дальнейшем я мог, хоть и немного, влиять на развитие гельминтологической работы в этом учреждении.