Как я...

Как я была хирургическим пациентом

В самом конце 1980-х – начале 1990-х годов на тыльной стороне моей левой руки в одночасье появилась мягкая и безболезненная шишка сантиметров полутора в диаметре. Шишка, в общем, не мешала, но портила мне экстерьер, и я пошла на приём к хирургу в районную поликлинику.

– Это у вас гигрома, – сказал хирург в поликлинике.

– Так надо ж её отрезать, – выдвинула я своё предложение.

– Я бы мог вам её удалить, – без всякого энтузиазма сказал хирург. – Но зачем? Она вырастет снова на том же самом месте.

На этом мы с ним и расстались.

Внешний вид моей левой руки от этого никак не улучшился, и я поняла, что пробил час обратиться к платной медицине. Обращение к платной медицине в СССР заключалось в поиске через знакомых врача нужной специальности и даче ему взятки <зачёркнуто> достойном, но неофициальном вознаграждении его трудов. Лечиться надо всем, так что за подношения благодарных пациентов советских врачей, в общем, не преследовали.

Добрая знакомая мужа моей подруги как раз удачно работала хирургом, так что искомый врач нужной специальности среди её связей нашёлся быстро. Муж подруги, послуживший передаточным звеном, объяснил мне по телефону, куда и когда надо подъехать и во что это обойдётся.

В назначенный день, рано утром, ещё до начала плановых операций (чтобы операционная была чистая, как объяснил подругин муж), я прибыла в некую московскую районную больницу, нашла там хирургическое отделение, а в нём нужного хирурга, оказавшегося рослым молодым человеком, и вручила ему сиреневую двадцатипятирублёвую купюру с лысым Лениным. Хирург осмотрел мою шишку и объяснил, что это да, гигрома – грыжа на сухожилии пальца, наполненная синовиальной жидкостью и образующаяся от перенапряжения. Меня завели в операционную, чин чином положили на хирургический стол, прикрыли стерильной простынёй и надели шапочку на волосы.

В мире свирепствовал неизлечимый ещё СПИД, так что с собой в больницу я предусмотрительно захватила большой дефицит – пару заграничных пластиковых одноразовых шприцов в герметичной бумажной упаковке. Одноразовые шприцы в то время в Советском Союзе не производились и не импортировались, и в аптеках их не было, они достались мне в подарок от кого-то из друзей. Операционная медсестра, очень обрадовавшись моим одноразовым шприцам, с надеждой спросила: «Так, может, вы и нитки с собой принесли?» – и я осознала, что предусмотреть удалось не всё.

Как бы там ни было, мне вкололи местную анестезию, и операция началась. Некоторое время она протекала в молчании, а потом операционная медсестра осуждающе сказала: «Рука-то какая маленькая!» И я, всегда гордившаяся своими аккуратными руками, впервые задумалась о том, что для такого случая не мешало бы отрастить их и помассивнее.

Пока хирург ковырялся в моей недостаточно крупной руке, заморозка начала отходить, и я сообщила своей хирургической бригаде, что вот-вот отключусь от боли. «Воздуха надо побольше!» – заботливо воскликнула операционная медсестра и распахнула в стерильной, как я полагала, операционной форточку прямо на улицу. Анестезии мне в итоге добавили, операция завершилась перевязкой, и хирург отпустил меня восвояси, пригласив приходить к нему через десять дней на снятие швов.

Никто из этих добрых людей не подумал о том, как я буду добираться домой со свежепрооперированной рукой. И второй раз я чуть не потеряла сознание от боли прямо в вагоне метро, когда местная анестезия окончательно прекратила своё действие.

После операции руку мою раздуло, она пожелтела и болела ужасно (я грешила на инфекцию от той открытой на улицу форточки). Носить её приходилось на перевязи-косынке. В эти же дни ко мне приехал по каким-то служебным делам наш друг Пётр. Его накануне разбил прострел, из-за чего он заметно прихрамывал. Я посмотрела на хромающего и охающего Петра, на свою руку-бревно на перевязи, и мне стало ясно, что мы с ним вылитые Лиса Алиса и Кот Базилио.

Ко дню снятия швов рука была уже немного получше. Хирург разрезал и вытащил внешние чёрные нитки и скомандовал:

– Ну-ка пошевелите этим пальцем.

Я, ничего не подозревая, пошевелила. А он вдруг сильно приободрился и сказал:

– Оч-чень хорошо!

Ничего себе! – подумала я. – Так мне ещё и палец должно было парализовать?!

Хирург на прощание велел, если я не хочу возвращения сухожильной грыжи, не носить в руках тяжёлое, не полоскать и не отжимать бельё в холодной воде и не печатать на механической пишущей машинке.

Я не носила, не печатала и не полоскала, но через несколько месяцев гигрома появилась вновь на том же самом месте – как и предсказывал первый хирург из поликлиники. Правда, продержалась она недолго. Видимо, ночью во сне я эту свою вторую гигрому раздавила, потому что одним прекрасным утром оказалось, что она так же внезапно исчезла, как и возникла, – без всякой медицинской помощи и уже навсегда.

– Такова сила отечественной хирургии, маловеры! – говорила я потом всем.