Прощание с деревенским детством

Глава 52. Прощание с деревенским детством

 На снимке: золотая деревенская молодёжь тех времён.1950-52 й год. Снимал Герман Смирнов

 Событий и всевозможных деревенских приключений было много, но разве все упомнишь. У деревенских ребят я был в авторитете. Мы иногда подражали взрослым парням и устраивали драки деревня на деревню и иногда с применением выдернутого тына. Заборы в деревнях в те времена были почти у всех одинаковые, и назывался такой забор – плетень. Три жердины переплетались нарубленными тонкими стволами любых деревьев пригодными для плетня. Выдёргивая из плетня, такую длинную и уже высохшую палку, могли и помахаться, но не избивали друг друга, а обычно разбегались, но и кулачками могли подраться, а там уж как кому достанется. Так вот, местная братва ещё до моего приезда на каникулы, почему-то бравировала моим именем, или я был смел и отчаян, но: « Ну, подождите, вот Герман приедет, он вам покажет». Таким образом, я ещё не приехал, а уже был заочно подставлен моими друганами, и приходилось иногда действительно драку начинать первому. Очень интересная прелюдия к этим массовым дракам была. Обычно, опять же подражая взрослым парням и девкам, собирались за околицей той деревни, в которой была назначена вечёрка, только на той плясали кадрили под гармонь, а мы под балалайку, но вертушки на кругу тоже исполняли. Наши враги из, соседней враждующей деревни, как индейцы, могли появиться совершенно неожиданно и напасть внезапно. Но могли и не сразу напасть, а оценить обстановку и наличие наших возможностей. Тогда начинали петь задиристые частушки, причём попеременно подбирая частушку покруче и в которой были какие-то устрашающие слова, ну вот к примеру:

 А вы, Залеские ребята,

 Где вы рыбу удитё?

 Не побить ли нас хотите?

 Плоховаты будитё!

 А ребята из деревни Залесье отвечают тоже, не менее задиристой частушкой:

 А вы знали, кого били?

 Знали, резали кого?

 Атамана нашей шаечки

 Братана моего!

 Вот такой в такой пикировке, спев несколько частушек, после накала и частушечного разогрева, драка могла неожиданно вспыхнуть, и так же закончиться, неожиданным бегством неприятеля. Меня чаще всего и подстрекали, что бы я начал первый, а я и начинал, зная, что подхват будет мгновенным. Как - то раз я перепутал в темноте и очень хорошо вмазал своему же Мише «манину» (по имени матери), что у него был приличный фингал, потом обе деревни долго смеялись надо мной, слегка издеваясь над моей ошибкой. Миша «манин» мне простил моё не опознание. А ещё был такой курьёзный случай, в котором был и смех и слёзы и печаль.

 Как-то сидели с пацанами деревни на обочине дороги, проходящей через нашу деревню, спустив ноги в заросшую травой придорожную канаву. Ну, сидели, о чём-то мирно беседуя. Вдруг в начале деревни показалась автомашина с крытым кузовом - «техническая помощь», в народе её ещё, почему-то «летучкой « называли. Когда машина поравнялась с нами, то Колька «васин» вдруг, вскакивает и, видимо, из каких-то хулиганских побуждений пинает вслед уезжающей «летучке».

Правый Колькин сапог, одетый на босу ногу, слетает с Колькиной ноги, и, описав траекторию, падает на край крыши этого фургона. Колька в шоке, а мы от смеха держимся за животы. Сапоги в то время имели немалую ценность, поэтому смех прошёл быстро, мы срываемся и гурьбой пытаемся догнать машину, а сапог дразнится частью своего голенища и никак свалиться не желает. Сколько мы не кричали, а водитель ещё добавил газу, и Колькин сапог уехал в неизвестном направлении. До ночи мы искали этот сапог, в надежде, что он всё-таки сползёт с края крыши и прошли не менее пяти километров, осматривая обочины дороги, но безуспешно! Колька натурально плакал, нам было его жалко, он и домой боялся возвращаться, боясь наказания предков. Как там пережили эту потерю в Колькиной семье, мне было уже не ведомо.

 Впрочем, время шло, я взрослел, но с деревенскими и летними каникулами расставаться не спешил и по возможности игнорировал пионерлагерь.

 Приехав в очередной раз, по-моему, окончив шестой уже класс, меня ждал неожиданный сюрприз. Тётя Клава с мужем Иваном купили другой дом в соседней деревне, которая называлась деревней – Бушмаковы. Дом был значительно больше белопуховского и добротнее и внутри просторнее. Огород тоже был больше в размерах. А тут уже и мои братья и сёстры подросли, и мне стало с ними интереснее играть. Очень мы любили играть в продавцы и покупатели. На самодельных палочных весах развешивали или куски репы или огурцов, отрезали, уравновешивали и продавали, за деньги из нарезанных бумажек. Всё что подрастало на грядках огорода, быстро съедалось этой детской домашней оравой. Если бы я не прятал от них, в валенки помидоры, они бы никогда и красных помидор не поели. Как только помидора побелеет, тут же будет сорвана и съедена. Тётя Клава не ругала никого, так как и сама была не терпелива, чуть покраснеет помидора, она уже несёт их на станцию к пассажирским поездам, чтобы продать. Когда я слазал в подполье, где в валенках хранил зревшие плоды, и выложил на стол красные, спелые помидоры, восторгу не было предела! Герушка, так ласково звала меня тётка, тоже рдел от доставленного счастья своим домочадцам.

 С увеличением моего возраста стал появляться и интерес к окружающим деревенским просторам и деревням, которые я мог посещать уже без сопровождения взрослых, так я и гулял по ним, и увеличивал знакомство со своими сверстниками и даже с взрослыми парнями. Меня стали интересовать уже и взрослые вечёрки, и молодёжные гулянья, но пока в качестве наблюдателя и свидетеля. Дролиться и женихаться мне было ещё рано, но на вечёрках с гармонями, частушками, девичьими хороводами, я мог находиться до самого рассвета, а они так и заканчивались с выпавшей росой и ограды с керосиновым светом потихоньку редели и парами, покидаемые деревенской молодёжью. Тётка мне разрешала всё, и знала, что я никуда не могу деться. В моей памяти сохранились, и названия многих деревень и не могу не перечислить тех, в которых мне пришлось бывать и общаться с молодёжью. Центральная усадьба - село Шалегово представляла собой площадь с останками разрушенной церкви большевиками, магазина продуктового, школы-семилетки, ветлечебницы и сельсоветовской конторы. В престольные праздники народ со всех деревень собирался у этой разрушенной церкви веселился, пьянствовал, пел частушки, крутил кадрили под гармони. Эти народные спонтанные спектакли, как правило, заканчивались дракой парней, петухи всегда почему-то находились. А деревни это: Смирновы, Вершиницы, Кармановы, Королёвы, Белопуховы, Бушмаковы, Залесье – вот, пожалуй, и основные по которым я болтался и дружил с ребятами.

 Вспоминается ещё одно впечатление, которое остался в моей памяти.

Когда взрослые парни из соседних деревень собирались на вечёрку в назначенную деревню и сообщённую по сарафанному радио, то как, правило, подходили со своей гармонью и частушками.

А шли, пересекая луга и поля, и петь эти частушки с «картинками» начинали буквально выйдя уже за околицу своей деревни. Многоголосый хор разносился по всем полям округи. Собирались уже затемно, то мы выходили из ограды и прислушивались, определяя, чья это деревня, приближается. Мне же нравилось выбежать вперёд, присоединиться к этим, орущим частушки, парням и тоже петь в унисон со всеми и, подражая, а частушки иногда были очень с весёлыми «картинками», цитировать, которые здесь у меня духу не хватает, но вот эту могу:

Мы к вечёрочке подходим

Пару выстрелов даём

Выходите парни драться!

Силу пробовать идём!

Через пень, через день

Через колотушку,

Целовали девки ***

Самую верхушку!

Много я ещё частушек знал в то время, и с картинкам и без картинок, и запоминал их лучше, чем школьные уроки. К сожалению, всё хорошее кончается, заканчивались и мои поездки в деревенские края, так как учиться не хотел и где-то прямо с середины восьмого класса и после ещё одного школьного скандала, папа отвёл меня на завод п./я. 233, но кое-что расскажу ещё про последний школьный период, в следующей главе.