****
Готовиться к поступлению в медицинский институт стал сразу после возвращения в Харьков.
Набрав необходимое число баллов, несмотря на сложности, возникшие с так называемым «пятым пунктом», в конце концов я был принят на санитарно-гигиенический факультет.
С этой областью медицины я был в какой-то мере знаком задолго до поступления в институт благодаря папиным работам.
Несмотря на то, что я был назначен старостой группы и пользовался определенным авторитетом, у меня с первых дней стали возникать конфликтные ситуации на идеологической основе. К тому же, я оказался единственным евреем на курсе.
Как-то на семинаре по истории КПСС я выступил и назвал ХIII съезд комсомола «съездом трепачей». На замечания испуганных товарищей быть осторожней, я гордо ответил, что теперь не сталинские времена и каждый имеет право говорить то, что находит нужным.
На ближайшем комсомольском собрании мне припомнили
это замечание, потребовав разъяснения, что именно я имел в виду.
На экзамене по биологии мне попался билет с вопросом: «В чем ошибочность утверждений вейсманистов-морганистов по поводу наследственности?».
Не зная, что экзаменатор профессор Б. в сталинские времена громил генетику, я, нисколько не сумняшеся, сказал ему, что Мендель и Морган являются революционерами в биологической науке – они положили начало новому разделу биологии, создали основы хромосомной теории и естественного отбора. Их идеи и методы используются для решения проблем медицины, сельского хозяйства, являются основой генной инженерии и биотехнологии.
Лысенковцы же стояли на защите учения Лысенко и Мичурина, тормозили эти исследования, на научную критику нередко отвечали доносами, что во многих случаях приводило к арестам и физическому уничтожению оппонентов…
Услышав такое, профессор позеленел от злости и влепил мне «пару», не позволив отвечать на другие вопросы билета. Его ассистенты хорошо погоняли меня, прежде чем изменить оценку, данную заведующим кафедрой.
И все это произошло с предметом, к которому я испытывал давний и глубокий интерес.
На экзамене по физике экзаменатор обвинил меня в «преклонении перед Западом», поскольку я осмелился утверждать, что изобретение паровой машины принадлежит Джеймсу Уатту, а не Ползунову…