Не прошло и недели после этого, как вдруг умирает Сталин. Вечером я тихонько сижу в своей конторке и пишу наряды. Пишу и слушаю радио. Неожиданно в репродукторе послышался сильный треск и он замолчал. Сам факт смерти Сталина ничего не менял в моей судьбе, потому что любой советский правитель политических не любит. Так что мне, что этот, что тот. Только молишь Бога, чтобы еще хуже не стало.
А на утро за мной пришел конвой:
– Ремизовская, к оперу!
Собираюсь и иду. Конвой привел меня и сдал, как положено. Опер тот же, жене которого я на днях украшала платье.
– Садись, Ремизовская.
Благодарю и сажусь. Опер протягивает мне лист бумаги:
– На, прочитай.
Я прочла и оцепенела. Эта бухгалтер, с которой я иногда при возможности делилась куском хлеба, написала на меня донос: будто бы это именно я, когда передавали сообщение о смерти Сталина, нарочно выключила радио в зоне, чтобы заключенные не знали, какое горе постигло нашу страну. От неожиданности я просто оторопела, я не могла понять, что все это значит.
Но опер вернул меня к реальной жизни и объяснил, что это означает еще двадцать пять лет лагерей к моим десяти.
– Иди, Ремизовская! За час не придумаешь, как объяснить все это – пеняй на себя. Я тут бессилен – бумага, то есть донос, зарегистрирована.
Вышла я от него на ватных ногах. Иду, ругаюсь и плачу. Ругаюсь потому, что, ну, какой же гад – сам в землю лезет и других за собой тянет. И не надо думать, что именно в этом эпизоде со мною он был ни при чем. При чем! Ибо это он создал такое государство, где все за всеми следят и все на всех доносят. Это он, гад, поломал мою жизнь, сделал сиротами моих детей.
Иду к себе в столярку и плачу навзрыд. Что же делать, Господи? Что делать? Как избавиться от напасти?
Навстречу мне идет наш зоновский электрик, тоже зек, но из ОЛПА № 3. Звали его Сашей – везло мне на это имя в лагере. По долгу службы электрик непосредственно подчинялся прорабу зону, то есть мне.
– Ты чего плачешь, Ремизовская?
– Меня обвиняют в том, что вчера я выключила радиосеть в зоне, когда передавали известие о смерти Сталина. Мне теперь грозит еще двадцать пять лет лагерей. А я понятия не имею, где она выключается и кто ее выключил.
– Так это же я ее вчера выключил – там замыкание в сети было.
– Саша, милый, идем, ради бога, к оперу и ты ему сам все это расскажешь.
– Пойдем, Ремизовская.
Пошли мы к оперу и Саша рассказал ему как было дело, что было нарушение в сети радиовещания и он вынужден был ее отключить. Тут же отправились к нему в распределительную, чтобы на месте проверить так ли. Саша сумел убедить всех, что все так и было.
Господи, думала я, от скольких же людей зависит моя маленькая незаметная жизнь! И Сталин, и опер, и эта бухгалтер, и Саша-электрик – каждый мог меня и казнить и помиловать. Страшно, как же страшно жить в такой стране, где ты сам не хозяин своей собственной жизни!
А с этой женщиной из бухгалтерии я с тех пор никогда не разговаривала и старалась встречаться как можно реже, ведь она была агентом опера в зоне. Он мне раскрыл ее, и теперь я могла предупредить других об этом. За это я ему особенно благодарна, дай Бог ему и сегодня здоровья!