***
В свою очередь, о событиях 1995 г. в бассейне оз. Азабачьего писали много позже и во Владивостоке (журнал «Дальневосточный капитал», октябрь, № 10-74, 2006, с. 78-79: статья Натальи Эдуардовны Островской «НЛО – неопознанный лососевый объект»):
…«Но бывают годы, когда нерки подходило столько, что ей, бедной, не то, что брачный танец станцевать ¬ – свить гнездо для икры было решительно негде.
– В 1995-м было пяти-шестикратное переполнение нерестилищ, – вспоминает завлаб Паренский. – Мы, предвидя это, рекомендовали рыбакам выловить 1200 тонн нерки, еще до ее подхода в Азабачье. Но академическая наука на Камчатке никогда не имела решающего слова: было выловлено всего 300-500 тонн. В результате спустя шесть лет (таков жизненный цикл этого вида лосося) – полный крах нерки, пустые речки»… (с.78-79).
В газета «Владивосток», 9 ноября 2007 года, №165-3947, с. 16-17: Андрей Островский «Рыба ищет, где лучше, а человек ищет, где рыба»:
«Эти и многие другие фундаментальные задачи и пытаются решить в полевых условиях летних экспедиций и зимой – во время анализа собранного материала – ученые из лаборатории популяционной биологии рыб ИБМ. Впрочем, последние из обозначенных вопросов носят скорее прикладной, чем академический характер, что тоже далеко не случайно. Не секрет, что время от времени отраслевая наука, признанная давать объективный и взвешенный прогноз, позволяющий, в свою очередь, регулирующим госорганам определять соответствующие квоты и лимиты на вылов рыбакам, дает сбои. Понятно, что любой прогноз – дело чрезвычайно сложное и всякая ошибка здесь моментально становится видна невооруженным глазом. Но беда в том, что ошибки эти порой оборачиваются гигантскими потерями для рыбной отрасли региона. Здесь-то призвана прийти на помощь наука фундаментальная»… (с.17).
Не буду комментировать выдержки из статей, но читать данные строки, даже много лет спустя, для меня крайне не приятно. Получается, что только отраслевая наука дает «сбои», а академическая наука «сбоев» не дает. А ведь историю необходимо помнить и делать из нее выводы.
Следующее увеличение численности азабачинской нерки, вероятно, произойдет в 2010-2011 гг. и, возможно, сохранится несколько лет. Ожидаемое увеличение численности, в значительной мере, будет связано с фертилизацией (удобрением) бассейна оз. Азабачьего пеплом вулкана Шивелуч в 2004 г., когда в районе пункта выпало 15-18 мм розового вулканического пепла. Годов-аналогов, ко количеству единовременно выпавшего пепла в районе оз. Азабачьего, за период с 1956 по 2003 гг. нет. Во всех предыдущих случаях, слой выпавшего пепла составлял порядка 1,5-5 мм.
Подробно механизм влияния вулканического пепла на рыб, обитающих в оз. Азабачьем, описан в ряде научных статей (Куренков, 1975; Бугаев, 1983, 1995; Базаркина, 2003, 2004; и др.) и, поэтому, не станем здесь его рассматривать.
Думаю, что, с увеличением азабачинской нерки, новая «рыбная война» двух биологических станций уже не начнется. Мы все стали мудрее.
***
Из неопубликованных воспоминаний Владимира Тимофеевича Омельченко:
«О мотивах организации биологических станций в только что созданном во Владивостоке Институте биологии моря догадаться не трудно – добрая половина лабораторий в нем была сориентирована на изучение тихоокеанских лососей, и в первую очередь их популяционно-генетической структуры. Руководству стало изначально ясно, что наскоком этой проблемы не решить, потребуются годы работы в условиях, оборудованных для работы и жилья (полевых стационаров).
Еще в 1968 году при предшественнике Института – Отделе биологии моря Дальневосточного филиала Сибирского отделения Академии наук СССР был «освоен» Сахалин, где основали биостанцию «Сокол».
Отделу придали статус Института 1 января 1970 года, а уже в середине этого месяца меня вызвали к заместителю директора С. М. Коновалову, где застал своего завлаба Ю. П. Алтухова. Оказалось, что эти в ту пору безвестные кандидаты наук решали, где на Камчатке ставить стационар. Сошлись на Николаевке, фактическом пригороде правобережной части Усть-Камчатска, именуемом в просторечье деревней. Моя задача сводилась к посещению Николаевки, выбору подходящих для научной базы домов и составлению некого плана будущей станции.
Получив такую «вводную», авиабилет до Петропавловска и «явки», которыми должен был воспользоваться в случае, если будет «напряг» с гостиницей, я в добром настроении, не отягощенный багажом покатил во владивостокский аэропорт.
Тут выяснилось, что по причине погоды (точнее непогоды) Камчатка вот уже девять дней закрыта. Но на мой вопрос при регистрации о времени вылета последовал лаконичный ответ: «Ваш вылет сегодня по расписанию». Видно не обошлось без Всевышнего – через пять часов я был уже в Елизово.
Устроиться в Питере в гостиницу помог никто иной, как начальник Камчатского морского пароходства. Так что до отлета в Усть-Камчатск я довольно комфортно прожил в каюте на теплоходе «Николаевск», отшвартованном на зиму у морвокзала.
С небольшими приключениями я все-таки добрался до Усть-Камчатска: до Комсомольской 149. В ту пору начальником пункта был Николай Серафимович Романов, ихтиолог, выпускник МГУ им. М. В. Ломоносова.
Он очень тепло меня принял и толково объяснил, где эта самая Николаевка – предел моих устремлений. Путеводный знак был прост: «Иди по нартовым следам, они выведут».
Погода утром, лучше и желать нечего – легкий морозец, безветрие, ослепительно белый снег, все вулканы как на ладони. Нартовый след отыскался, и я довольно скоро добрался до поселка. Как оказалось, поселок брошен и получить какую либо информацию просто не у кого. Сугубо самостоятельная рекогносцировка местности осложнялась по причине большого снега, некоторые дома завалены по печную трубу, а русло реки едва угадывалось.
Налазившись по сугробам, я все же нарисовал в полевом дневнике примерный план части поселка, пометив несколько домов вблизи реки как потенциально пригодных для обживания. С легким сердцем я вернулся на Комсомольскую, где кроме Николая застал второго сотрудника пункта – Анатолия Крикливого.
Мы быстро подружились, он оказался совершенно обаятельным человеком с полным несоответствием натуры и фамилии. До вылета в Петропавловск я несколько дней прожил на пункте, периодически, с молчаливого согласия коллег, заходя в близнаходящийся «продуктовый», где всегда БЫЛО.
В первый же по возвращению во Владивосток день, вооружившись выстраданным планом и финансовым отчетом, я предстал перед командировавшим меня начальством. Но едва я раскрыл для доклада рот, надеясь поразить руководство тщательностью проведенной «операции», как Станислав Максимович Коновалов сказал: «Давай подпишу авансовый, а про остальное не надо. Мы тут с Алтуховым, пока ты терпел лишения, решили ставить базу не в Николаевке, а на протоке Азабачьей, там целесообразнее. А что на Камчатку слетал, долго помнить будешь». Максимыч оказался прав. Так начиналась «Радуга».
Весной этого же 1970-го, приступили к организации первого крупного сафари на загадочную для большинства протоку. Сформировали два полевых отряда – один составили ихтиологи Коновалова, другой – генетики Алтухова. Загрузились «профильным» оборудованием и под звуки «Прощание славянки» на «Советском Союзе» (в ту пору пассажирском флагмане Дальневосточного морского пароходства), взяли курс на Камчатку.
Через четыре с половиной дня прибыли в Петропавловск. Перегружаемся со своим научным скарбом на одноименный теплоход, курсирующий по восточному побережью полуострова, и через сутки оказываемся на рейде Усть-Камчатска.
Стоим в ожидании разгрузки, стараясь сквозь бесконечно моросящий дождь разглядеть землю обетованную. Холод и сырость не греют ни тело, ни душу. Наконец, сходим на баржу и вместе с разгруженным сюда же оборудованием отваливаем от судна. Преодолев «бар», входим в реку и швартуемся к пирсу лесоперевалочной базы.
В ожидании катера, который потащит нас вместе с грузом к выбранному начальством месту работы, осматриваемся. В памяти всплывает величественный зимний пейзаж, но под воздействием реальности быстро исчезает. Всплывает другое ощущение: «Ну и в дыру мы угодили».
К вечеру выясняется, что катер будет завтра, поскольку форватер р. Камчатки не оборудован световыми бакенами и это делает плавание в темное время суток проблематичным. С надеждой на завтра берем свои «научные» спальники и перебираемся под гостеприимную крышу тинровского пункта. После посещения ближнего продмага и соответствующего расслабления потом, мы уже не столь пессимистично оценивали обстановку, в которой оказались по воле нашего руководства.
На следующий день по полудни переходим на другую баржу, как оказалось, груженую заранее купленными стройматериалами для существующей пока только в мечтах биостанции, и – вверх по р. Камчатке.
Через несколько часов без особых приключений входим в протоку и швартуемся к двум растущим на берегу кустам. При взгляде на берег становится ясно, что наш городской «прикид» уместно спрятать до лучших времен. Что мы и делаем, надевая болотники и желтые рыбацкие куртки. После небольших «посиделок» с аборигенами (ранее приехавшими нашими коллегами) начинаем разгрузку, которую заканчиваем уже по густым сумеркам. Следующим утром заложили первый дом» (конец).
Свободное копирование
