ГЛАВА XXI
Переезд в Москву. Сютаев. Перепись. Покупка дома. Федоров. Соловьев
Осенью 1881 года вся наша семья переселилась в Москву.
Переезд этот, являющийся логическим последствием всей нашей предыдущей жизни, оказался необходимым по следующим трем главным причинам.
Старший брат Сергей поступил в университет, и его нельзя было оставлять в Москве без надзора.
Сестру Таню пора вывозить в свет. Не дичать же ей, сидя в деревне, без порядочного общества.
Остальных детей воспитывать в Москве без помощи отца гораздо легче, чем в Ясной.
Летом мама ездила в Москву, наняла квартиру в Денежном переулке, и осенью мы переехали.
В этом году, весной, я выдержал в Туле переходный экзамен из четвертого класса в пятый и должен был поступить в казенную гимназию.
Папа пошел к директору одной из московских казенных гимназий, с тем чтобы меня поместить, но вышло неожиданное затруднение: в числе бумаг, требуемых по правилам для моего поступления, отцу предложили подписать поручительство за мою благонадежность.
Он не захотел подписать эту бумагу, и из-за этого мне пришлось поступить в частную гимназию Поливанова, где меня приняли по экзамену, но без всяких лишних формальностей.
— Как я могу ручаться за поведение другого человека, хотя бы и родного сына? — говорил отец, возмущаясь. — Я объяснил директору, что глупо требовать от родителей такие подписки, он соглашается с тем, что это ненужная формальность, а в конце концов все-таки оказывается, что без этого принять мальчика нельзя.
С переездом в Москву всеми нами овладели новые впечатления городской жизни.
Каждый из нас увлекался по-своему.
Мама усиленно занялась устройством квартиры, покупкой мебели и под руководством дяди Кости сделала нужные светские визиты и наладила Танины выезды.
Сережа весь ушел в свой университет, а я, в промежутках между посещением гимназии и приготовлением уроков, играл с уличными ребятишками в бабки и к весне уже успел влюбиться в незнакомую гимназистку.
В эту зиму отец сошелся с сектантом Сютаевым, который его очень заинтересовал и имел на него несомненное влияние.
Это был простой крестьянин Тверской губернии, по ремеслу каменотес.
Отец узнал о нем еще в Самаре от Пругавина и сам поехал к нему в деревню.
После этого, зимой, Сютаев приехал в Москву и прожил у нас в Денежном переулке довольно долго.
На первый взгляд он произвел впечатление самого обыкновенного захудалого мужичка: жиденькая, грязноватого цвета, туго седеющая борода, засаленный черный полушубок, в котором он ходил и в комнате и на дворе, бесцветные небольшие глаза и типичная северная речь на "о".
Как всякий хороший степенный мужик, он имел способность держать себя просто и достойно, не смущаясь никаким обществом, а когда он говорил, то чувствовалось, что то, что он говорит, обдумано им основательно и что поколебать его убеждения невозможно.
Сютаев сходился с моим отцом в очень многом.
— Удивительно, — говорил отец, — что мы с Сютаевым, совершенно различные, такие непохожие друг на друга люди, ни по складу ума, ни по степени развития, шедшие совершенно различными дорогами, пришли к одному и тому же совершенно независимо друг от друга.
Так же, как и отец, Сютаев отрицал церковь и обрядности, и так же, как и он, он проповедовдл братство, любовь и "жизнь по-божьи".
— Все в табе, — говорил он, — где любовь, там и бог.
Как человек простой, не понимающий компромиссов, Сютаев отрицал всякое насилие и не допускал его даже как средство противления злу.
Он принципиально отказывался от платежа всяких повинностей, потому что они идут на содержание войска.
А когда полиция описывала его имущество и продавала скот, он безропотно присутствовал при своем разорении и не сопротивлялся.
— Их грех, пусть они и делают. Сам ворота отворять не пойду, а если им надо, пусть идут. Замков у меня нет, — говорил он, рассказывая об этом.
Семья его разделяла его убеждения и жила в своей общине, не признавая личной собственности.
Когда сына Сютаева забрали в солдаты, он отказался от присяги, потому что в Евангелии сказано "не клянись", и не взял в руки ружья, потому что "от него кровью пахнет".
За это он был зачислен в Шлиссельбургский дисциплинарный батальон и терпел там большие лишения.
Осуществление своего идеала "жизни по-божьи" Сютаев видел в христианской общине.
— Поле не должны делить, лес не должны делить, дома не должны делить. Тогда и замков не надо, сторожей не надо, торговли не надо, судей не надо, войны не надо... у всех будет одно сердце, одна душа, не будет ни твоего, ни моего — все будет местное, — говорил он, и в словах его чувствовалась глубокая вера в осуществимость этих идеалов, почерпнутых им из Евангелия.
Отец настолько увлекался его проповедью, что часто сзывал на Сютаева гостей и заставлял его при них излагать свои взгляды.
Свободное копирование
