6. Загадочная смерть брата Шуры
Самолет брянского аэропарка, с трудом набиравший десяток пассажиров и дойную козу, хозяина которой я так и не смог определить за полчаса лету, спустился в открытое поле, разогнав стадо гусей.
Город Трубчевск открывался не сразу. Как все русские дыры, он начинался с выгона, где слонялась птица и скот, затем шло кладбище с гнилыми крестами и далее свежие постройки с вечными лужами под окном. Широкий большак соприкасался с булыжной дорогой и городскими домами по сторонам. Не зная точно, где живет брат, я поплелся на почту, где сразу нашелся проводник приятного вида.
По безлюдной и очень зеленой улице мы спустились в овраг, потом поднялись на горку и свернули направо, потом налево, и когда проводник крикнул «дядя Шура, к вам приехали», я очутился у деревянного крыльца с ветхими ступеньками и у почерневшего от солнца брата.
На побывку в Трубчевск я явился не голодным прощелыгой, а с деньгами в кармане, заработанными честным трудом художника, и с московскими гостинцами в рюкзаке.
— Угощаю, — сразу выпалил я и опорожнил рюкзак. Брат встряхнул бутылку водки, проверил на свет и сказал:
— Вижу, московская, — и похлопал меня по плечу.
Несмотря на то, что я честно зарабатывал деньги, мне всегда казалось, что они слишком легко достаются, и позднее, всякий раз получая их за «мазню», я не мог избавиться от ощущения, что они не заработаны тяжким и честным трудом, а у кого-то украдены.
Ведь рисование это легкомысленная забава, не так ли?
Основательно завязший в московской богеме, разбалованный подпольной славой, я очутился в русской глуши, среди людей, умевших работать и веселиться от души, много есть и пить в охотку, хором петь песни, слова которых я давно забыл, ловить рыбу бреднем, собирать грибы и крепко храпеть по ночам.
Я оказался беспомощным косарем. Ровно через полчаса грубой косьбы я падал в траву, изнемогая от усталости. Меня приставили сгребать сено в копны, а потом вовсе отправили в лес, кишевший грибами, где я с трудом собрал полкорзины.
Мне было стыдно за подлую жизнь в столице, за дурацкую дачу Хольмберга, где оставался мой творческий багаж, за легкие заработки в издательствах.
Мое путешествие на покосы закончилось большим шашлыком в саду и прогулкой в город. Там мы осмотрели древний Троицкий собор с некрополем князей Трубецких, потом пили бочковое пиво в садике и танцевали под радиолу.
Проснувшись с похмелья на сеновале, я выпил кружку кваса и попросился назад в Москву. Брат Шура и невестка Нина Федоровна проводили меня к навозному полю, где отдыхал самолет. С нами увязалась их дочка Валя, семи лет отроду.
Самолет затрещал, за бортом замелькали леса и голубая Десна, базарная площадь с собором, пепельное небо и хвост самолета, мотавшего белые витки дыма.
Живым я видел брата в последний раз.
Что я о нем знал?
Три года его возил генерал Мильман, гоняя с одной стоянки на другую. В 1962-м он получил казенную квартиру в Брянске, купил пианино для дочки и учил ее играть по нотам.
Дружбы с родней мужа у Нины Федоровны не получалось. Люди жили рядом, две тетки и дядя Трофим Сергеевич Воробьев, но, кроме, как «привет» и «как жизнь», у них ничего не клеилось. Вслед за женой, брат потянулся к трубчевской родне Григоровичей. Там у Нины жила мать, старшая, замужняя сестра, деверь, постоянно изобретавший то самовар, то велосипед. В летние отпуска Шура помогал этим людям, державшим корову, косить траву и ставить копны.
Мой добровольный уход из института родня приняла по-разному. Мать, брат, дядя Иван Абрамов считали, если у человека есть деньги, ему не нужны никакие дипломы. Сестры матери, наоборот, порешили, что виновата во всем мать, плохо воспитавшая сына. В клубке страстей никто не спрашивал, а что думаю я.
Значит, моя задача — деньги и Москва!
По возвращении в Звенигород, мой гонорар за 85 иллюстраций на глазах растаял. Рестораны, подарки, долги, материалы. Еще год на даче Хольмберга, где меня терпели за привод Костакиса, обещал быть очень суровым. Картинок никто не покупал. Новую книжку Снегуру обещали лишь в новом году.
Свободное копирование
